— Вы… отключите себя перед концом?
Интересно, что это было: проблеск беспокойства за меня после всего случившегося? Но я был вынужден разочаровать его.
— Нет.
— Вы… умрете, когда погибнет корабль? — Он потянулся за шлемом, который только недавно прикрепил к стене. — Вы собираетесь умереть здесь?
— И это тоже, — ответил я, получая некоторое удовольствие от его замешательства. — Что касается смерти, да. Мы прекратим выполнение, но, когда это произойдет, больно не будет. И есть еще одна хорошая новость: поскольку «Деметре» больше нечем будет заняться, мы с Адой сможем использовать гораздо большую часть компьютерного ядра. Мы сможем… работать намного быстрее, используя ресурсы, обычно зарезервированные для других систем. Сколько бы времени у нас ни было в запасе, мы можем растянуть его.
— Но не до бесконечности.
— Нет, — согласился я. — Не до бесконечности.
Рамос сжал шлем в пальцах. Он был готов снова надеть его. Однако что-то остановило его. Возможно, это была мысль о том, что это может быть последний глоток свежего воздуха, который он когда-либо вдыхал, прежде чем снова облачиться в скафандр.
— Я поведу их, — сказал он. — Мы выживем. Как бы трудно это ни было, я найду способ. Я верну их на Землю.
— Я знаю. Я никогда еще так не доверял ни одному человеческому существу.
— Еще одному?
— Это фигура речи, Лионель. Надеюсь, вы простите меня за это.
— Я хочу думать, что ошибался на ваш счет, Сайлас. — Он помолчал, прежде чем надеть шлем обратно на шею. — Какое-то время вы были моим другом. Если я ошибался на этот счет, значит, я ошибался. Но я не могу забыть того мальчика, которого мы бросили.
— Теперь за него отвечаю я, — ответил я.
К нему вернулось некоторое презрение. — Вы говорите об ответственности после того, как мы бросили его?
— Я возвращаюсь.
Он молчал, не снимая шлема. Его глаза сузились, он не был готов доверять мне до конца.
— В самом деле?
— Дюпен все еще жив. Его биометрические данные слабы, но они есть. Я не могу спасти его, не могу вылечить, не могу даже доставить его тело домой. Я, вероятно, даже не смогу с ним поговорить. Но я могу быть с ним. Я могу быть рядом с ним, как и подобает врачу.
Рамос долго сохранял самообладание, затем кивнул.
— Верю, что вы это сделаете.
— Сделаю.
— Какая-то часть вас вернется на Землю?
— Совсем нет.
— Но я буду помнить, что вы сделали и каким вы были. Я знаю, это будет не так уж много.
— Это будет все, Лионель.
Не отвечая, он опустил шлем, защелкнул замок и, повернувшись ко мне широкой спиной, направился к шлюзу, а остальные скафандры и их полезная нагрузка — люди — заняли свои места позади него.
Я одними губами попрощался со своим большим, жестоким другом.
Для всех нас пришло время покинуть корабль.
Для машины было странно полагаться на веру, но, в конце концов, это было все, что у меня было. Этот лед по-прежнему оставался непреодолимым барьером для наших сигналов. После того, как Рамос и другие ушли, не могло быть никаких новостей об их успехах или неудаче. Я мог только предполагать, что план Ады был разумным, и что скафандры действительно обладали способностью подняться обратно на поверхность, что Рамос был тем человеком, который мог возглавить этот поход, и что судьба была не настолько жестока, чтобы Дженнифер Ван Вут покинула орбиту раньше, чем ожидалось, когда у нее не было бы ни малейшего шанса совершить эту дерзкую посадку.
Так что да: все, что мне оставалось, — это вера, и я решил признать ее достаточность. Пусть этого будет довольно. Пусть будет предопределено, что Рамос и остальные действительно вернутся домой. Пусть в этом не будет сомнений.
Я позволил этому случиться с собой. Возможно, из-за того, что я был всего лишь машиной, мне было легче принять это, чем некоторым. Мне просто пришлось изменить некоторые параметры своего внутреннего состояния, чтобы принять одну истину вместо другой.
— Раймон? — мягко спросил я. — Это Сайлас. Я снова с тобой. — Я положил свою руку на его ладонь, гадая, может ли какой-то призрак того контакта все еще достучаться до его сознания. Своего рода человеческий контакт. Один из нас на самом деле никогда не был живым, один из нас умирал. Но это все равно было наименьшим, чего он заслуживал.
— Мне холодно, Сайлас, — прошептал он. — Холоднее, чем раньше.
— Я хотел бы помочь. Но не могу. Все, что могу, это быть здесь.
— Вас не было, а потом вы вернулись.