Он фыркнул. Его серо-зеленые глаза внимательно посмотрели на меня. — Я рассказывал вам о контурных линиях.
— Да, и я оценил ваше объяснение. — Я улыбнулся, желая, чтобы юноша знал, что я пекусь только о его интересах. — И теперь я это понимаю. Линии сходятся совсем близко к ближнему концу лагуны, где скалы, должно быть, почти отвесные. Затем на противоположных берегах склон становится менее крутым, но вблизи этой отметки он снова становится очень крутым. Это ваша крепость, простите, сооружение?
— Да.
— Оно похоже на толстого паука с мохнатыми лапами или маленького черного осьминога. Эти конечности — … оборонительные сооружения? Стены, траншеи или что-то в этом роде? — Нахмурившись, я потянулся и постучал ногтем по карте. — Лагуна изображена в масштабе?
— Естественно, — сказал Дюпен.
— Тогда, если лагуна, как вы говорите, составляет целых шесть миль от края до края, шесть миль от расщелины до восточного края, то эта черная отметина должна быть… четверть мили в поперечнике!
— Я буду удивлять вас и дальше. Люди «Европы» сообщали, что крепость была такой же высокой, как и широкой! — Топольский приблизил свое лицо к моему, так что я ощутил пьянящий аромат его благовоний. — Только представьте, Коуд: этой груды камня достаточно, чтобы превратить пирамиды в прыщи на изможденном лице Египта! Разве это не волнует душу, даже вашу душу?
— Полагаю, что волнует. Я мог бы также задаться вопросом, кто сделал эту штуку и расположены ли они вообще к тому, чтобы их посещали.
Топольский отмахнулся от моих сомнений легким движением руки. — В этих стенах нет и намека на движение жизни. По всей вероятности, наша каменоломня сотни лет простояла пустой и заброшенной, забытая временем, ее предназначение — и даже рука, которая приказала ее построить, — канули в бездонную древность. Мы можем потревожить пыль и призраков, но не более того. — Его мерцающие, с оттенком шерри глаза блуждали по моему лицу, выискивая основной недостаток характера, о наличии которого он, несомненно, знал. — Боже милостивый, парень, неужели вас ни в малейшей степени не трогает такая перспектива?
— Я не тронут и не равнодушен, — признался я. — Если бы вы разрешили загадку физиогномической наследственности, или изобрели линзу, позволяющую различать кости сквозь живую ткань, или показали мне, как сделать пациента нечувствительным к хирургическим мукам, я, возможно, был бы тронут так, как вы ожидаете.
— Ваше безразличие рассыплется в прах при первом же взгляде на эти высокие укрепления, — заверил меня Топольский. — Но пока позвольте мне обратиться к более низменным инстинктам.
Я улыбнулся. — Непременно.
— То, что мы здесь найдем, сделает всех нас очень знаменитыми и очень богатыми.
— Я не желаю ни того, ни другого.
На лице герра Брукера отразилось сомнение. На губах миледи Косайл появилась рассудительная улыбка. Она вытащила желтое перо из своей шляпы и, трогая им уголок рта, рассматривала меня.
— Тогда, полагаю, вы опубликуете свою рукопись под псевдонимом, а все авторские отчисления будут направлены нуждающимся? — спросила она.
— Я не буду ее публиковать, миледи. Совершенно очевидно, что эту работу невозможно спасти.
— Это было бы для меня большим разочарованием, доктор.
— Я удивлен, что вы так к этому относитесь, миледи. Кажется, на каждом шагу вы находите больше недостатков, чем хорошего.
Миледи Косайл оглядела остальных гостей, на ее лице застыло выражение крайнего удивления. — Но я считала, что мои критические замечания были совершенно робкими. Даже великодушными. — Она посоветовалась с мастером по изготовлению инструментов. — Вы не согласны, герр Брукер?
Брукер моргнул и ответил в манере человека, очень склонного не создавать проблем.
— Я всегда щедр, да, да!
— Возможно, вы сочли щедрыми свои наблюдения, — сказал я.
Остальные натянуто улыбались и изображали неловкий интерес к своим бокалам с шерри и наполовину выкуренным сигарам. Герр Брукер пригладил невероятную прядь своих волос. Мергатройд почесал зудящий участок под повязкой на глазу. Корабль скрипел, и волны бились о его борта.
Миледи Косайл не отступала.
— Разве они не помогли вам улучшить повествование в некоторых отношениях?
Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать свой гнев. Я попытался вызвать гнев миледи, намеренно употребив слово «горячий», зная, что она набросится на меня. Это помогло, и я надеялся, что больше не буду подвергаться ее критике, по крайней мере, на этот вечер.