— Слава богу, Рамос! Ты все-таки не забыл о своих обязательствах.
— Коронель, — сказал Мергатройд, почтительно кивнув собеседнику. — Мы с вами не ссорились.
Рамос мягко ответил: — Это правда, пока.
— Он грубо обошелся со мной, Рамос! Этот человек — не более чем обычный головорез! Прикончи его и научи бродячую собаку хоть немного вежливости!
Я взял Рамоса за руку, чувствуя, что гиганта в любой момент может стошнить или он упадет. — Произошло… недоразумение, — сказал я. Я указал на обломки, которые уже были позади нас. — Это обломки «Европы»! Он солгал нам, Лионель. Я уверен в этом так же, как и в том, что вы непричастны к этому обману.
— Я этого не делал. — Затем, обращаясь к Топольскому: — Вы солгали, мастер Топольский?
— Заботься о ножах и порохе, Рамос, а не о махинациях, необходимых для достижения величия! Ложь — это смазка, которая движет прогресс! Если бы мир был доверен правдивым тупицам, люди до сих пор носили бы звериные шкуры!
— Вот как он о вас думает, — признался Мергатройд коронелю. — Правдивый тупица. Присоединяйтесь к нам, парень. По крайней мере, вы заслужите уважение своих товарищей. Не так ли, капитан?
— Минутку, Генри.
Я не слышал, чтобы Ван Вут называл Мергатройда по имени, даже в самые дружеские моменты за столом, и эта оговорка свидетельствовала о минутной рассеянности капитана. Что-то отвлекло большую часть его внимания — что-то, выходящее даже за рамки крушения «Европы».
Нас дернуло.
Я чуть не потерял равновесие. Рамос все-таки начал падать, потому что его чувство равновесия, должно быть, не восстановилось. Мергатройд попытался смягчить падение здоровяка на палубу и опустился на колени рядом с упавшим гигантом, когда Рамоса вырвало на палубу пенистой мокротой с розовыми пятнами. Затем его глаза начали закатываться и трепетать, и его телом овладел паралич с дрожью.
Капитан боролся со штурвалом. Мы, несомненно, во что-то врезались: возможно, в те же подводные камни, что и «Европа». Я ожидал ужасного хруста, когда наши нижние брусья были бы разорваны на части. Но ничего подобного не последовало. Корабль все еще двигался, как будто был на плаву, и это подтверждалось относительным движением скал.
— Что это? — спросил я, разрываясь между желанием помочь трясущемуся Рамосу и приближающимся ужасом крушения и утопления.
— Руль не слушается, — сказал мне Ван Вут.
Вместо того чтобы вносить коррективы, то по часовой стрелке, то наоборот, он непрерывно вращал штурвал против часовой стрелки, как будто хотел резко повернуть влево. Но нос корабля отклонялся в противоположную сторону. Корабль превратился в темный циферблат компаса, который упорно указывал на южный полюс. Какое-то течение, или ветровой вихрь, или комбинация таких факторов теперь играли с нами, и мы больше не могли держать прямой курс через расщелину. Стены продолжали приближаться перед нашим движением. То, что было легко преодолимо, когда корабль двигался носом вперед, уже не было достаточно широким, чтобы обеспечить проход.
В одно мгновение мелкие неурядицы, разыгравшиеся между участниками, стали незначительным элементом более масштабной драмы, разыгравшейся на «Деметре». Судьба Рамоса стала теперь простой деталью. Люди заметались, повинуясь громким инструкциям и с трудом взращенному инстинкту самосохранения. Несколько человек карабкались снова наверх, по-видимому, намереваясь поднять часть парусов: я мог только догадываться, что из-за неисправности руля ветер стал скорее потенциальным союзником, чем врагом. Другие матросы, по нескольку человек вместе, вытаскивали длинные шесты и подходили к бортам корабля, чтобы можно было отталкиваться от каменных стен. Но все это происходило слишком медленно, а приливное течение не давало пощады.
Я на мгновение поймал взгляд капитана. Он посмотрел на меня и между командами, казалось, согласился ответить на вопрос.
— У нас неприятности?
Он кивнул.
— Мы действительно в беде, Сайлас. Тем не менее, вы поможете коронелю Рамосу?
Я был ошеломлен и бездействовал, но теперь исправил это. Я бросился на палубу рядом с дрожащим телом моего друга. Мергатройд обхватил голову руками, пытаясь удержать ее от ударов о палубу, когда коронель начал раскачиваться. Между пальцами Мергатройда просочилась кровь, и повязка стала красной, как знамя. Рамоса снова вырвало, а затем его движения стали еще более резкими, как будто он был какой-то огромной трясущейся машиной, которая потеряла управление и теперь будет разбирать себя по частям.