Однако после того, как был отломлен бушприт, фатально нарушились силы натяжения такелажа. Последовала череда поломок, начиная с фок-мачты. На двух третях высоты, там, где две секции мачты были соединены вместе, верхняя часть оторвалась и рухнула вниз.
Прямо на меня.
Мачта придавила меня к палубе. Она легла поперек моей талии, раздробив кости и жизненно важные органы. Я понял это мгновенно и без малейших сомнений. Я мог представить себе ущерб так же ясно и бесстрастно, как если бы смотрел на анатомический рисунок своей собственной катастрофы.
Вместо боли я почувствовал, как онемела нижняя часть моего тела. Это было так же неожиданно и шокирующе, как хлопнувшая дверь, прервавшая тихий домашний разговор, который продолжался без всяких церемоний на протяжении всей моей жизни. Я почувствовал, что этот дом разделился.
Попытался вздохнуть и понял, что не могу.
Сквозь краснеющий туман я увидел Ван Вута и Топольского, которые склонились надо мной, обмениваясь испуганными словами. Я напрягся, пытаясь расслышать их слова из-за нарастающего рева в моем мозгу.
К ним присоединилась желтая фигура. Она тоже наклонилась ко мне, и даже когда весь остальной мир растворился, ее лицо и голос были последними вещами, которые я смог разобрать.
— О, доктор Коуд, — сказала миледи Косайл, выдергивая перо из своей шляпы и пожевывая его кончик. — Знаете, эта смерть на самом деле не поможет нам.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Корабль — это сон из шепота, — сказал покойник.
Шепот и сны.
Итак, мне приснился сон.
Я снова, без предисловий и объяснений, оказался в туннеле с каменными стенами, спотыкаясь и ощупью пробираясь к далекому, слабому намеку на сероватый свет. На этот раз я был без плаща, но в одеянии из металла, в рыцарских доспехах. Я переступал с ноги на ногу, преодолевая огромное сопротивление, исходившее от каждого скрипучего, проржавевшего сочленения. Я чувствовал эту парализующую слабость во многих других снах, и вместе с осознанием этого пришел кратковременный проблеск ясности. Это тоже был сон, и поскольку я был в нем, то также был архитектором его повествования. Я мог подчиниться этому, придать ему форму — или разрушить его.
У меня не было на то воли.
Момент просветления замерцал, как звезда, которую затмило более темное тело — или, возможно, далекое Солнце, заслоненное каким-нибудь маленьким спутником Юпитера, Сатурна или холодного Урана. Я побрел дальше, отыскивая свет. В конце концов, это был не призрак, а отверстие в туннеле, более широкая часть, где тропинки разветвлялись в более глубокую темноту, а свет пробивался сверху, через лабиринт трещин и шахт. Лазейка, из которой я еще мог бы найти выход.
Блеск стен отразился на моем лице. Я уставился на свое тусклое отражение: отблеск старого металла, остроконечное забрало, плюмаж на тулье шлема. Я поднял руку и сжал забрало окоченевшими в перчатке пальцами. Оно поднялось, но с неохотой и скрежетом, как старый подъемный мост.
Я уставился в пустоту внутри шлема. Пустота уставилась на меня в ответ. Там была чернота, и на мгновение мне показалось, что это полное отсутствие формы, как будто шлем был совершенно пустым. Но мне нужно было только дождаться, когда свет проникнет внутрь. Постепенно появилось лицо.
На самом деле это было вовсе не лицо.
Это был череп, прикрытый лишь тончайшей оболочкой из иссохшей плоти.
К шепоту во сне я добавил крик.
Мортлок постучал, прежде чем войти, и это было милосердно. Я собрался с силами за своим столом, стряхивая сон с глаз, надевая очки и изо всех сил стараясь сделать вид, что минутой ранее вовсе не спал. Я взял ручку и перечеркнул последнюю строчку, которую написал, так что чернила еще блестели.
— Мортлок, входите, — сказал я, радостно повышая голос.
Он просунул голову в мою каюту. — Я услышал крик, доктор, когда подходил ближе. С вами все в порядке?
— Это был возглас восторга, дорогой Мортлок, и не более того. В мгновение ока я увидел выход из тупика, в котором оказался мой рассказ. Боюсь, я позволил своему избытку чувств взять надо мной верх. — Я поерзал на стуле, задаваясь вопросом, насколько вероятно, что какой-нибудь человек воспримет мое объяснение. — Я услышал ваши шаги и понял, что вы собираетесь постучать. Что вас сейчас беспокоит? Абсцесс?
— Я не об этом, сэр. — Мортлок опустил шарф и приложил его к подбородку, на котором, хотя он и был весь в ссадинах от ветра и шарфа, не осталось и следа от былой припухлости. — Вы очень хорошо справились с этим, сэр, я имею в виду, доктор. Надеюсь, я не доставлю вам больше хлопот, но я рассказывал другим мужчинам, как вы меня вырубили, и что я не почувствовал даже щекотки.