— Тогда давайте будем благодарны за маленькие милости.
Поскольку рана была у него на затылке, я распорядился, чтобы его положили на стол лицом вниз. У него было обильное кровотечение, поэтому я протер пораженный участок так осторожно и тщательно, как только мог, стараясь не давить на кость, пока не убедился, что серьезного перелома нет. Моему осмотру помог тот факт, что Рамос был совершенно лыс, не только на макушке, но и по всей своей массивной голове в форме валуна. Немного волос все еще росло, но он сбривал их каждое утро, оставляя только бороду и усы, за которыми ухаживал с такой же преданностью, как за своим оружием.
— Выглядит не так уж плохо, — заметил Мортлок.
— Нет ни пробитого черепа, ни каких-либо переломов, которые я мог бы обнаружить. Он сделан из прочного материала, наш коронель. Но удар повредил его мозг, что привело к его нынешнему расстройству. Вероятно, наблюдается повышение давления — крови или мозговой жидкости, — которое необходимо снять с помощью трепанации.
Взгляд Мортлока скользнул к изысканному французскому изделию, лежащему в открытой коробке.
— Вы собираетесь проткнуть его этой лягушачьей штукой?
— Это единственное, что может его спасти. — Я посмотрел на четверых мужчин, которые вошли с коронелем. — Это, вероятно, причинит ему некоторый дискомфорт, и вы должны быть к этому готовы. Но я уверен, что процедура сработает, если мы будем действовать быстро. — Я поправил пенсне на носу, чтобы оно не съезжало на кончик. Закатав рукава, я взял скобу и принял наиболее удобное и устойчивое положение для процедуры.
Без предупреждения в каюту ворвались мастер Топольский и миледи Косайл. Первый был облачком черного, вторая — призраком в желтом. Я оторвал взгляд от своих приготовлений, прищурившись сквозь выбившуюся прядь волос.
— Что это? — спросил Топольский в своей тяжелой одежде, распахнутой ветром и мокрой после пребывания на палубе.
— Неотложная медицинская помощь, мастер Топольский.
— Доктор собирается заняться им, — объяснил Мортлок с таким рвением, словно только что получил должность ассистента хирурга. — Понимаете, его мозг не может делать вдохи и выдохи, поэтому он сжимает его мысли.
— Весьма похвальное резюме, — сказала миледи Косайл, сцепив пальцы домиком. — Полагаю, мистер Мортлок скоро напишет стандартную монографию на эту тему?
Мортлок с сомнением посмотрел на меня.
— Эта юная леди снова говорит с сарказмом, доктор?
Я сочувственно кивнул мичману, который изо всех сил старался удержать Рамоса на месте. — Не обращайте на нее внимания, Мортлок. Вы отлично справляетесь.
— А есть ли в этом необходимость? — спросил Топольский, нависая над столом. — Коронель — крепкий мужчина, которому свойственна энергия. Ему просто нужно немного отдохнуть, а не сверлить его, как бочку из-под бренди. — Его тон стал резче. — Он все еще нужен нам, Коуд!
— И моя цель — обеспечить, чтобы он оставался в нашем распоряжении, мастер.
Рамос что-то пробормотал, лежа на столе. Для меня это прозвучало как «тресе», что по-испански означает «тринадцать».
Он был не чистокровным испанцем, а гражданином Новой Испании. Он был солдатом — отсюда и его звание, — но теперь он не был верен ни армии, ни королю и предлагал свои услуги по найму таким людям, как Топольский. Я очень немного знал о нем, потому что Рамос был молчаливым человеком, полной противоположностью своему неистовому хозяину. Но время от времени мы разговаривали, обычно в тихие моменты между вахтами, когда один из нас мог столкнуться на палубе с другим, задумчиво наблюдающим за морем.
Какие-то политические или религиозные трудности — скорее всего, одно и то же — вынудили его покинуть Америку: я немного разобрался в этом, собирая воедино те крохи биографии, которые Рамос случайно рассказал во время наших почти безмолвных бесед. Восстав против своего отца, Рамос проникся симпатиями к движению за независимость, возглавляемому иезуитом Идальго.
— Перед судом инквизиции предстали люди и получше меня, — признался мне Рамос. — Но у меня были средства уехать, а у них не было. Это не делает меня храбрым, просто я сообразителен.
Теперь этот великан с тихим голосом — Рамос — сказал, что своим ростом и силой он обязан своей матери, которая была родом из криолло, — лежал на моем столе, скуля и пуская пену изо рта. Я был рад, что его лицо было повернуто к полу, потому что не смог бы смотреть ему в глаза, когда начал работу со скобой.