— Я передам капитану, что вы уже в пути, хорошо?
— В этом нет необходимости, я буду там быстрее, чем вы успеете передать сообщение.
Мортлок посмотрел мимо меня на рукопись. — Кстати, я не шучу — это хорошо, и вам следует продолжать в том же духе. Простите, если отвлек вас от написания, постучав в дверь?
— Вы не ошиблись, Мортлок. — Я похлопал по запечатанной рукописи. — Не бойтесь этого. Ветер снова дует в мои паруса. Кажется, я даже определился с названием. Что вы думаете о «Бдении в камне» или «Сооружении во льду»? Роман доктора Сайласа Коуда?
— Думаю, доктор, он разлетится с полок, когда вы решите, какое из них выбрать.
Когда Мортлок ушел, я открыл ящик своего стола, перевязал предплечье и ввел себе хирургический морфий. Если отбросить гипотетическое Сооружение, шприц для подкожных инъекций был чудом нашего времени, столь же искусным в применении лекарств для людей, как и в лечении моей собственной растущей зависимости.
Укрепив себя таким образом — пусть и временно, — я вышел под холодный слабый свет солнца, которое только-только набралось сил подняться над утесами, бухточками и ледниками Патагонии. Мы медленно продвигались вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки, обогнув мыс Кейп после того, как отплыли на юг из Монтевидео. Мы провели там зиму, и в городе было не по сезону сыро и пасмурно. И все же после нескольких недель непрекращающихся штормов на море, пронизывающих ветров и коварного холода Монтевидео остался в моей памяти воплощением благоухания, щедрым оазисом комфорта, изобилия и жизни, на причудливых и красочных улицах которого я бы с радостью упал ниц и поцеловал камни.
Мое предплечье все еще покалывало под рукавом, когда я оценивал наше положение. Стены покрытых пятнами льда скал отступали по обе стороны от «Деметры». В бурлящих водах за кормой они сужались, почти смыкаясь. Мрачное южное небо нависало над обрывом там, где часть его обвалилась, образуя водную горловину между морем и лагуной с соленой водой, к которой мы сейчас приближались.
Лагуна перед нами становилась все шире, а утесы снова переходили в более пологие — хотя и по-прежнему неприступные — склоны из камней, льда и снега. Залив, который мы пересекли, был около двухсот футов в поперечнике, но лагуна расширялась, пока между ее северным и южным берегами не осталось около мили. Я не мог видеть, как далеко она простирается вглубь, но это наблюдение вызвало еще одно запоздалое воспоминание о событиях прошлой ночи: лагуна была изогнута, и мы ожидали, что мыс закроет нам вид на ее внутреннюю восточную оконечность.
Так оно и оказалось. Я мог совершенно отчетливо видеть мыс примерно в двух милях впереди по правому борту. Это была скала в форме черепа, выступавшая из пологого склона утеса. Череп, казалось, балансировал ненадежно, как будто достаточно было легкого порыва ветра, чтобы он свалился в лагуну.
Ван Вут и Топольский стояли у штурвала. Рядом с ними был Дюпен, картограф, а рядом с Дюпеном — коронель Рамос, у которого была забинтована голова (на его безволосой голове больше ничего не было) и который демонстрировал похвальное восстановление сил после несчастного случая.
— Сайлас, — сказал Рамос, кивая.
— Доброе утро, доктор! — окликнул меня Ван Вут. — Простите, что вызываю вас. Я знаю, что это не совсем медицинское мероприятие, но мы не думали, что вы поблагодарите нас за то, что позволили вам пропустить его. Не так ли, мастер?
— Как будет угодно Коуду, — равнодушно ответил Топольский, и я понял, что именно капитан думал обо мне — и, возможно, о Рамосе — но не русский, для которого я был всего лишь досадной помехой в его контракте с Ван Вутом.
Я осторожно ступал по палубе, приближаясь к собравшимся. — Это очаровательная лагуна, джентльмены.
— Это не просто лагуна, — сказал Топольский, и его веселые глаза блеснули из-под узкого поля между шерстяной шапкой и шарфом, который он натянул на нос. — Этого водоема нет ни на одной карте, принадлежащей какой-либо морской державе. Ни в прошлом, ни в настоящем! Если не считать наших собственных карт, это место совершенно неизвестно. И все же мы здесь, видим его собственными глазами! Считайте, что вам действительно повезло.
— Здесь есть вода, — признался я. — И камни. И немного льда. И довольно много неба над нами. И этот мыс, я полагаю, имеет какую-то особенность.
Топольский с отвращением покачал головой. — Вы напрасно тратите время на исследования, Коуд. Ваше воображение замкнуто на себе из-за постоянного неправильного применения. В нашем смелом новом мире нет места простому вымыслу.
— Я буду иметь это в виду.