Она покачала головой: разочарование, раздражение, какой-то еще более глубокий оттенок отчаяния, который я пока не мог классифицировать?
Мы собрались на палубе формальной группой.
На переднем плане капитан Ван Вут и мастер Топольский (последний ни с чем иным не смирился бы), а затем во втором ряду члены экспедиционного отряда: Дюпен, герр Брукер, графиня Косайл и коронель Рамос. Я был принят на службу в то же время, что и остальные члены отряда, но меня нельзя было считать его частью, и поэтому я присоединился к Мергатройду и другим старшим офицерам в третьем ряду, за которым четвертым рядом выстроились Мортлок и другие уважаемые мичманы, чтобы просто дополнить картину.
Я задавался вопросом, кому Топольский собирался поручить управление камерой, но об этом уже позаботились. Брукер оснастил камеру остроумным часовым механизмом, который автоматически открывал и закрывал затвор.
— Мы в Штутгарте умные, да? — спросил Брукер, наклоняясь ко мне так, что я почувствовал его дыхание на своей шее. — Вы, мужчины в Англии, шныряете, как мыши, но у нас есть часовой механизм, который выполняет наши приказы!
Я повернулся, чтобы обратиться к странному, похожему на сову мужчине, его странная копна черных волос сейчас была полностью обнажена, когда он держал шляпу в руках.
— Я уверен, что штутгартцев можно поздравить с их трудолюбием, — ответил я. — Но действительно ли мы хотим, чтобы миром управлял часовой механизм?
Если отбросить в сторону иностранные инновации, то работа оказалась такой же скучной, как и ожидалось. Меня фотографировали и раньше — подобные достижения достигли даже запада страны, — но одно дело оставаться неподвижным и невыразительным на суше. На палубе, даже если она двигалась так мягко, как наша, тело сопротивлялось такой неподвижности. Нам было трудно сохранять равновесие, оставаясь неподвижными, и вскоре движение берега начало вызывать у меня сильную тошноту, вдобавок к затяжной морской болезни, которая никогда полностью меня не покидала. Топольский настоял на том, чтобы экспонировать шесть фотопластинок, чтобы усилить это испытание. Необходимость сохранять абсолютную неподвижность оказалась непосильной для Дюпена, который внезапно потерял сознание и рухнул на плечи капитана Ван Вута, подхватившего мальчика, прежде чем тот успел получить какое-либо повреждение. Ошеломленный Дюпен, спотыкаясь, добрался до ящика и сел, испытывая легкое головокружение.
— Вам следует лучше следить за собой, — сказал я ему, приподнимая его веки, в то время как он продолжал сидеть. — Вы довели себя до изнеможения, Раймон. К тому же у вас жар.
— Эта карта всегда была у меня в каюте.
— Я в этом не сомневаюсь. Как любезно объяснил капитан, я видел другую карту. Это вас удовлетворяет?
— Кажется, я почти у цели, — сказал он тихим, как у сомнамбулы, голосом.
— Почти где?
Дюпен порылся в кармане пиджака и достал влажный на вид комок мятой бумаги, синей от чернил. — Я почти на месте. Почти вижу это. — Он прижал кончики пальцев к листу бумаги, заставляя его раскрыться на одних сгибах и плотнее прилегать к другим. — Это просто сложенный лист бумаги. Я его не разрезал и ничего такого не делал.
— Вам нужно отдохнуть.
— Вы этого не видите, но это возможно. Это сфера, видите? — Он зажал бумагу между двумя концами, отчего она раздулась, как при неудачной попытке сделать бумажный фонарь. — Это сфера. Я думаю, что это всегда была сфера, а потом что-то пошло не так. Такова топология.
Я посмотрел на землю, проносящуюся мимо нас по обе стороны от «Деметры». — Топография?
— Нет. Топология. Поверхности и объемы. Преобразования. Гомотопические преобразования. Вы видите это, доктор?
— Что вижу? — мягко спросил я.
— Как это вывернуть наизнанку? Есть способ. Я почти вижу это.
Я видел, что он был глубоко встревожен, охваченный лихорадкой размышлений, возможно, столь же реальных, как и жар крови, который согревал его лоб. — Я не думаю, что вам нужно тратить на это свое время. Вы не можете вывернуть сферу наизнанку.
Он посмотрел на меня с внезапным удивлением, как будто я только что сообщил ему, что его любимого щенка застрелили. — Нет!
Топольский неторопливо подошел ко мне, держа в руке что-то блестящее. Я не успел среагировать, как он ловко сунул это под нос Дюпену. Дюпен громко чихнул и чуть не свалился на спину с ящика. Я схватил юношу за шиворот одной рукой, а другой выхватил маленький пузырек у Топольского. От ярости я чуть не раздавил его. Мне достаточно было поднести его на расстояние фута от своего носа, чтобы почувствовать его ужасную остроту, перебивающую даже масла, которыми Топольский намазывал свою бороду и волосы.