— Изображение перевернуто, — сказал я, поворачивая рамку в нужную сторону. — Перевернутое… нет, вывернутое. Могу я спросить, графиня, что означает «выворачивание»?
Она нахмурилась, глядя в мою сторону. — Есть такое слово, доктор?
— Есть, — возбужденно вставил Дюпен, и между его зубами проскочила струйка слюны. — Но его использование довольно узкоспециализировано. Среди математиков это обозначает процесс выворачивания наизнанку…
Брукер провел рукой по полоске черных волос, разделявшей его череп. — Так морская звезда выворачивает свой желудок, да?
— С математической точки зрения это определение гораздо более строгое, — сказал Дюпен. — Но вы и так понимаете его в общих чертах. На самом деле, эта проблема представляет для меня интерес. Рассмотрим вопрос о выворачивании сферы в трехмерном пространстве…
— Хватит, парень, — сказал Топольский. — Кое-кто из нас скорее наложит на себя руки, чем будет слушать твою болтовню о сферах и пространствах. — Его тон стал аристократическим. — Сосредоточься на том, что происходит здесь и сейчас, за что тебе и платят, а не на этой воздушной сказочной чепухе.
— Я не думаю, что для Дюпена это чепуха, — сказал я, охваченный желанием защитить юношу, несмотря на всю его необычную целеустремленность. — На самом деле, я хотел бы услышать об этом побольше. Боюсь, что мое собственное математическое образование не продвинулось дальше костей Нейпира.
— Сколько у него было костей, сэр? — спросил Мортлок.
— Двести шесть, как и у всех остальных, — сказала графиня Косайл. Затем обратилась ко мне: — Вы действительно намерены исправить свое невежество в вопросах математики, доктор? Если это так, то, полагаю, это только вопрос времени, когда тень Пифагора падет на ваше литературное воображение! — Она восторженно захлопала в ладоши. — Избавьте нас от мучений, доктор: что будет дальше, к нашему удовольствию?
— Я устал, — сказал я, откидываясь на спинку стула. — Вы все были так добры, но, боюсь, время для художественной литературы подошло к концу. — Я поднял одну из фотопластинок. — Ничто из того, что я мог бы вообразить, не может сравниться с этим. Кроме того, я чувствую, что, возможно, уже испытал терпение своих друзей.
— О боже, — сказала графиня, притворно надув губки. — Неужели мои маленькие замечания действительно так ранили?
— Это не имеет никакого отношения к вашим замечаниям, графиня, ни к ранению, ни к чему другому.
— В таком случае, я должна умолять вас продолжать. — Она оглядела сидящих за столом в поисках поддержки. — Доктор слишком скромен в своих усилиях. Уверена, я не одинока в том, что его рассказ дал мне пищу для размышлений.
— Вы имеете в виду, что в нем есть над чем поломать голову, — воодушевленно произнес Мортлок.
— Мичман… — прогрохотал Ван Вут, предупреждая его, чтобы он не злоупотреблял гостеприимством в такой высокопоставленной компании.
— Я все еще не понимаю, что подразумевается под подводной лодкой, — посетовал Брукер.
— Корабль, который движется под волнами, — сказал я.
— Без сомнения, это был корабль из металла, — сказала графиня Косайл.
За пределами нашей лагуны, где-то в лабиринте каналов и бухточек на западе, бушевал шторм. Грома не было, но одинокая вспышка молнии осветила окна каюты, превратив их в узор голубого света.
— Молнии бывают всегда, — одними губами произнес я про себя.
Рамос тихо сидел в моей каюте. Часто, когда гости расходились от капитанского стола, мы с коронелем выкуривали по маленькой сигаре или выпивали по рюмочке бренди, и каждый из нас довольствовался тем, что говорил не ради того, чтобы говорить, а чтобы наслаждаться молчанием так же глубоко, как и разговорами. Иногда Рамос приносил маленькую гитару — она была сделана из невероятно тонкого и полупрозрачного дерева, так что сквозь нее можно было почти что видеть — и играл испанские и мексиканские народные мелодии, которым его научили в детстве. Поначалу его пальцы неуклюже находили лады и струны, но после нескольких попыток он неизменно справлялся с задачей, постепенно обретая уверенность и беглость. Время от времени мы говорили о поэзии и музыке, иногда о нашем детстве (хотя я с большей готовностью, чем он), а иногда и о наших планах на будущее, после того, как мы проведем дни на «Деметре».
— Я поссорился с Топольским, — сказал я, наливая еще немного бренди в бокал собеседника.
— Это нетрудно.
— Но, возможно, не с таким энтузиазмом, как сегодня. Сначала я назвал его казачьим ублюдком.
Легкое пожатие плечами. — Он и то, и другое.
— Но это не по-джентльменски — делать такие замечания.