Револьвер издал щелчок, боек опустился в пустой патронник. Патрон был израсходован. Мергатройд вырвал его у Топольского, а затем нанес нашему благодетелю удар в качестве дополнительного удовлетворения.
— Вы чертов псих! Вас повесят за это, когда мы вернемся в Англию.
— Старине Блайти, возможно, придется подождать, — сухо сказала мисс Косайл.
Гондола накренилась и опустилась, как лифт, внезапно опустившийся между этажами. Она остановилась, затем снова опустилась. Постепенно угол наклона пола стал увеличиваться.
— Он пробил оболочку, — сказал я, и на меня снизошло мрачное осознание. — Там нет отдельных газовых камер. Достаточно одного прокола, и водород начнет вытекать…
— Мы опускаемся, — воскликнул Брукер. — В пустоту! В бездну вечной тьмы под нами!
Мисс Косайл наклонилась и прошептала: — Вам не кажется, Сайлас, что это было несколько мелодраматично, даже по вашим меркам?
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Я потрогал нашивку миссии, продолжая отсчитывать семь фамилий, как будто что-то могло измениться от одного прочтения к другому. Я вспомнил, как доставал результаты экзаменов из конверта и обратно, иррационально ожидая, что оценки улучшатся, если я просто отвернусь. Позже, когда медицина стала моим призванием, мои результаты улучшились почти без усилий. Потому что я любил ее, потому что это было то, для чего я был рожден. Медицина давалась мне легче, чем что-либо другое. Но горечь от ранних неудач все еще преследовала меня.
— Я не являюсь официальной частью миссии, — сказал я, размышляя вслух.
Но я знал, кто я такой. Вся экспедиция на «Деметре» была построена на едва опробованных технологиях, от миниатюрных термоядерных генераторов, которые питали различные модули космического корабля и вспомогательные дроны, до скафандров нового поколения и, наконец, радикальных и рискованных процессов гибернации.
Из-за того, что многое могло пойти не так, корабль не мог позволить себе путешествовать без подготовленного медицинского специалиста, даже если это увеличивало общие расходы и сложность.
Доктор Сайлас Коуд, врач «Деметры» и бортовой хирург.
Я уже доказал свою состоятельность. Через несколько недель после начала нашего круиза возникла проблема с технологией гибернации, когда мы зашли слишком далеко, чтобы развернуться, и никакая внешняя медицинская помощь была нам недоступна.
У Рамоса произошло кровоизлияние в мозг.
Бывший мексиканец-спецназовец не был технологическим триллионером, ученым или искателем приключений. Его единственной ролью в миссии было обеспечение безопасности: оберегать остальных от ненужных неприятностей, поддерживать теплые отношения между экспедиционной группой и гражданскими специалистами миссии и следить за тем, чтобы обе стороны соблюдали контракты и обязательства, согласованные перед отъездом. Когда мы добрались до Европы, он должен был выявить и сообщить о любых необычных факторах риска, связанных либо с подледными работами, либо с инопланетным объектом, который мы прибыли исследовать. У Рамоса не было полномочий переубеждать ни Ван Вута, ни Топольского, но без его сотрудничества и проницательности экспедиция была практически обречена на провал.
Я спас его. В этом заявлении не было гордости, просто признание того, что я уже принес очевидную пользу миссии, развеяло все сомнения, которые могли возникнуть относительно смысла моего пребывания на борту. Рамосу потребовалась срочная нейрохирургическая операция и недели реабилитации. Даже после того, как я спас ему жизнь, не было никакой гарантии, что он все еще будет функционально полезен. Но Рамос был сильным, целеустремленным человеком, и благодаря большой целеустремленности он постепенно восстановил полный спектр функций, без каких-либо проблем с пониманием, речью или мелкой моторикой. Чтобы помочь ему восстановиться, я даже изготовил на корабельном 3D-принтере классическую гитару. Рамос рассказал мне, что в юности он играл, в основном на уроках, которые его заставляли брать против его желания, но все еще помнит некоторые простые мелодии и аппликатуры. В течение этих долгих недель я наблюдал, как он нажимал на лады своими огромными пальцами, едва успевая взять хотя бы одну ноту, но медленно и упорно преодолевая себя. Однажды в нехарактерном для него порыве гнева он разбил гитару вдребезги и больше не хотел ее использовать. Но через день он умолял меня вставить фрагменты обратно в принтер и заказать замену. Я улыбнулся; я уже сделал это.
— Спасибо, Сайлас, — сказал он, держа полупрозрачный инструмент в руках так, словно это был самый добрый подарок, который он когда-либо получал. — Вот эта… Я буду лучше заботиться о ней, как вы заботились обо мне.