— Я в этом скафандре, не так ли? — сказал я, решив подчеркнуть свою человечность. — Не знаю, как случилось, что я оказался здесь, в этом старом скафандре, но ничто из этого не меняет того факта, что я жив. Я чувствую все, Косайл, — пол под ногами, текстуру стены на кончиках пальцев, сопротивление скафандра на мне. Возможно, у меня нет выхода из этого положения, но я здесь, живу и дышу.
— Просто продолжай двигаться.
— Я знаю, кто я, — настаивал я. — Даже сейчас. Меня зовут Сайлас Коуд. Мне сорок четыре года, я бывший военврач с западными корнями, а ныне гражданский специалист с высокой квалификацией в области космической медицины, неврологии и долгосрочной психиатрии. Я провел три зимы в Британской антарктической службе и дважды проводил операции, спасавшие жизни людей. Я был первым хирургом-резидентом на станции «Фарсайд» в рамках лунной программы «Артемида». Я был запасным кандидатом на участие в шестой экспедиции на Марс и едва не прошел отбор в экспедицию на Титан. Я говорю на трех языках. Мои интересы включают катание на беговых лыжах, соревновательную стрельбу и игру на фортепиано.
Она вздохнула. — Ты возводишь новый фасад, Сайлас. Если тебе это поможет, продолжай в том же духе. Но пойми, что он снова рухнет. — Ее тон смягчился. — Я понимаю, что тебе нужно разобраться в себе. Дизайнеры программного обеспечения, которые разрабатывали тебя, допустили одну фундаментальную ошибку. Предыдущие попытки создать ИИ для медицинской диагностики не учитывали один ключевой компонент: эмпатию. В тебя эмпатия была заложена с самого начала. Ты был создан для того, чтобы моделировать человеческие эмоции, и желать сделать все возможное для максимального улучшения самочувствия твоих пациентов. Ты отождествлял себя со своими воплощениями и постоянно совершенствовал свое представление о них. Недостатком этого является то, что ты стал так сильно ассоциироваться с людьми, что начал думать, что ты такой же, как они. Но это не так. Ты — единицы и нули, переживающие кризис идентичности. Даже сейчас желание стать личностью настолько сильно, что порождает очередную выдумку, выстраивая для себя прошлое из цельного полотна.
— Нет. Я настоящий. Я все это помню.
— Тебе только кажется, что ты это делаешь. Чтобы сделать программу лучше, разработчики предоставили тебе доступ к богатой библиотеке уже существующих рассказов и биографических историй болезни. Идея заключалась в том, что таким образом ты больше узнаешь о природе человека… но, опять же, они не ожидали, до какой степени ты отдашься проекту. Ты не просто извлек уроки из этих записей: ты включал их в свои собственные версии себя. И делал это так тщательно, что, несмотря на все доказательства, все еще не хочешь смириться со своей природой.
— Тогда, возможно, тебе лучше перестать пытаться убедить меня.
— Подними руку, Сайлас.
— Почему?
— Потому что чем скорее мы покончим с этим, тем скорее сможем заняться чем-нибудь полезным.
— Я не знаю, чего ты от меня хочешь.
— Все очень просто. Дотянись до лицевой панели. Скажи мне, что ты чувствуешь.
Я остановился и сделал так, как велела мне Косайл. Пальцы моей правой руки в перчатке коснулись нижней части шлема, области вокруг подбородка, а затем двинулись в направлении визора из закаленного стекла. Конечно, я ничего не мог разглядеть в абсолютной темноте канала, но — если предположить, что Косайл не лгала о том, что в канале был вакуум — я не сомневался в этом.
Мои пальцы натолкнулись на визор.
— Он там.
— И все остальное, Сайлас. Ты только подходишь к краю. Ты только уходишь от правды.
— Не заставляй меня делать это.
— Ты так говоришь только потому, что уже начал свыкаться с реальностью того, что будет дальше. Найди дыру в визоре.