Он отступил.
– Пойдем, Журка. – Я протянула воришке руку. – Они больше ничего тебе не сделают.
И они ничего не сделали. Просто стояли, тупо глядели, как мы уходим, и молчали.
30
«Проклятая девка, – глядя на удаляющиеся спины, думал Анастас. – Проклятая девка».
Потеря Журки не огорчила настоятеля, парень лишь мешал ему, другое дело – доверие вышегородцев. Он прилюдно выпустил из города пособницу дьявола. Мало того – отдал ей живую душу…
Первый упрек высказала родственница Журки, невысокая русоволосая баба в длинном, до пят, зипуне.
– Что ж ты? – тихо сказала она.
Анастас резко обернулся:
– Я не могу спасти того, кто не желает быть спасенным!
– Но он…
– Он выбрал! – громко, не допуская возражений, заявил настоятель и еще раз проклял невесть откуда появившуюся девку. Он не ожидал, что она окажется так смела и красива. Ее не портили даже поношенная одежда и грязное лицо. А еще в ней было что-то знакомое. Что?
Толпа разошлась, и Анастас медленно побрел к церкви. Ходить по городу стало опасно: мог вернуться Горясер.
И все-таки девка Журки была ему знакома. Где-то он ее видел… Где?
В дверях церкви он обернулся, словно надеялся вновь увидеть ушедших, и тяжело вздохнул. Нет, он не помнил…
Высоко над городом зазвонили колокола. Анастас перекрестился. Хватит думать о неведомой девке и блаженном. Ушли, и слава Богу. Теперь нужно спрятаться до прихода поляков. Лаврентий найдет укромное убежище. Только он будет знать, куда делся киевский настоятель. А Анастас переждет. Он давно научился ждать… Пройдет время, совсем немного времени, и все встанет на свои места.
31
По дороге я немного успокоилась. Кое-что сбивчиво и путано объяснил Журка. Половину пути он ковылял позади, то и дело оглядывался и что-то бормотал. Я не мешала ему. Решила: пусть делает что пожелает; захочет – останется со мной, захочет – вернется. Он остался. А когда миновали Залесье, даже разговорился.
– Пусть ты колдунья, мне все равно! – поравнявшись со мной, заявил он. Будто подвиг совершил.
Мне стало смешно.
– С чего ты взял, что я колдунья?
– Анастас сказал. И оберег твой… Я его сразу признал.
Оберег Старика? Откуда? Ведь я потеряла его в лесу. Журка, наверное, ошибся.
– Анастас сказал, будто он от дьявола и ты присушила меня бесовскими чарами.
Теперь мне стало ясно, почему весь Вышегород ополчился против меня. Такая важная птица, как настоятель Киевской Десятинной, сказал, что я злая ведьма. После такого не мудрено, что били, – мудрено, что не убили…
Я искоса глянула на Журку:
– Эх ты… Поверил…
Он поднял глаза и удивленно хлопнул ресницами:
– А как не поверить? Твой оберег без огня тряпку прожигает.
– Дурак ты, Журка! Такие обереги в восточных странах любому продают за полкуны. Для них даже есть какое-то диковинное название. Старик его давно купил, а потом попросил одного знакомого волхва вырезать на каемке мое имя и сохранные слова и подарил мне. «Пригодится, – сказал. – Он собирает солнечный свет».
Журка задумался. Шагал рядом, перескакивая через вспаханные борозды, пожевывал губами и наконец признал:
– Может, и так. Только Анастас говорил…
– Ты его больше слушай, – презрительно фыркнула я. – Такой наболтает.
– Чего ему болтать просто так? – возразил Журка.
Я пожала плечами. Этого я и не понимала. С чего Анастасу вздумалось травить на меня весь Вышегород? Из-за давней резни в доме Улеба? Но игумен меня даже не вспомнил…
К закату мы дошли до Любичей – небольшого села между Вышегородом и Киевом. Вечер выдался теплый и безветренный, и я решила остановиться за грядой валунов, рядом с селом. К чему понапрасну тревожить чужих людей? Переночуем и тут.
Я залезла на гряду. Большие мшистые валуны лежали полукругом. С одного края росли две чахлые сосенки, с другого – вересковые кусты. За сосенками виднелась дорога к Киеву. Местечко – лучше не придумаешь! Тепло, безветренно, сухо, видно любого прохожего, а коли наломать вереску, так будет мягче, чем на постели…
– Иди сюда! – сбрасывая вниз свой мешок, позвала я.
Журка мигом влез на валун, огляделся и присвистнул:
– Вот так логово!
– Не логово, а пристанище, – поправила я.
– Пристанище… – Журка зевнул. – А-а-а, как ни назови, здорово! Запалим тут костерок, посидим, поговорим. Помнишь, как раньше?
Однако ни посидеть, ни поговорить нам не удалось. Усталость сморила Журку за едой. Он так и заснул с недоеденной лепешкой в руках, откинувшись на мшистый бок валуна. Светлые волосы рассыпались вокруг его головы и в темноте казались вросшими в мох тонкими корешками.
– Эх, земляной человек! – осторожно подсовывая ему под затылок свою рубаху, прошептала я. – Хорошо, хоть костер запалил!
Журка засопел и повернулся на бок. Я села рядом и пошевелила костер длинной палкой. Пламя задергалось, будто испугалось.
– Ш-ш-ш, – сказала я дрожащим огненным язычкам.
Мне с детства нравилась их ворожба. Порой они плясали и корчились, как неведомые духи, а иногда на мгновения превращались в героев древних легенд: сошедшихся в поединке витязей, собравшихся на тайный совет правителей или прекрасных танцующих дев…
Думать о настоящем мне не хотелось. Слишком все стало сложным и запутанным. Князья, заговоры… Чужая воля толкала меня куда-то, словно соломенную куклу, а мне уже было все равно куда – в огонь или в воду…
За кустами по дороге застучали копыта. Я приподнялась. Одинокий всадник выехал из-за поворота. Луна пряталась за его головой, и всадник казался зловещим и темным, словно посланец самой Смерти-Морены. Он приблизился и повернулся на свет костра. Лунные лучи прошили гриву его лошади и скатились по ее атласным белым бокам… Красиво…
– Эй! – Знакомый голос ударил по сердцу.
Мои пальцы впились в камень и содрали клочки мха. Нежная зелень охладила ладони.
– Эй, у костра! – снова позвал всадник.
Рядом зашевелился Журка.
– Чего там? – сонно прошептал он и, не дождавшись ответа, поднялся. – Всадник уже съехал с дороги. У его ноги блестела полоса стали.
«Ты всегда настороже, – про себя сказала я всаднику. – В ту ночь ты тоже не хотел выпускать меч».
– Эй, есть кто у костра? – снова громко спросил он.
– Ну есть, – отозвался Журка.
Всадник остановился:
– Молчалив ты, парень. Или спишь крепко?
– А тебе что за дело? – Журка потягивался и кутался в полушубок. Он хотел спать, а не пререкаться с каким-то странником. – Хочешь погреться или переждать ночь, присаживайся, а нет – ступай себе дальше… – Воришка зевнул и закончил: – С Богом!
– Коли так…
Всадник спешился. Под его ногами захрустел вереск. Я прижалась спиной к камню и зажмурилась. Бах, бах, бах – колотилось в груди. Неужели он узнает меня и откроет перед Журкой мой позор? А если совсем не узнает? Что будет больнее, что унизительнее?
– Присаживайся, чего застыл, – пригласил Журка. – Куда едешь?
Горясер хмыкнул и что-то бросил на землю возле костра, – должно быть, свой скарб. Как хотелось поглядеть на него! Сколько мы не виделись? Долго, очень долго… А последний раз он был таким… Меня обдало жаром, и стало трудно дышать.
– В Вышегород. А вы куда путь держите?
Похоже, он решил не признавать нашего знакомства. Я подняла взгляд. Подняла и пожалела. Сердце екнуло и заныла так, что захотелось вырвать его из груди и бросить в огонь, чтоб больше не мучило…
– Найдена! Найдена!
Я не сразу поняла, что Журка трясет меня за руку. Ах да, он же не знал, куда мы идем. Отвечать мне.
Я собралась с духом и посмотрела Горясеру в глаза:
– В Киев. – Внутри что-то задрожало.
– Не ходили бы вы в Киев, – почти по-дружески посоветовал наемник. – Нынче там мало хорошего.
Я знала. Только выбора не было.