– Говори правду, дрянь!
«Правду? А с какой стати? – про себя возмутилась я. – Сама-то она помалкивает! Тоже мне, нашлась правдолюбица! И волтузить меня ей никто права не давал. Это она свою Палашку может за косу крутить, а мне указывать нечего!»
– А ну пусти! – Преодолев боль, я извернулась и сгребла узкие щиколотки мучительницы. Она тонко взвизгнула и рухнула на пол. Однако косу не отпустила.
– Мразь! – Ее раскрасневшееся лицо очутилось напротив.
– Сама такова!
Страха во мне не было. Подумаешь, княжна! А руки распускать не позволю! Я выбросила ладонь вперед и вцепилась в ее горло. Предслава захрипела.
– Пусти, говорю!
Она разжала пальцы.
– Хочешь правду? – Я крутнулась и, усевшись верхом на распростертую княжну, быстро закрыла ее рот ладонью. – А сама не больно правдива… Путаешься с наемником.
Ее глаза округлились.
– Думала, не знаю? Как бы не так! Слышала, как ты в темной клети, с Горясером… – Я мотнула подбородком на дверь и вдруг ощутила горечь от прежней наивности. – А я-то, дура, шла к тебе из Новгорода, от Ярослава.
Предслава задергалась. Моя ладонь соскользнула. Однако княжна не закричала.
– Ты… чего говоришь? – – слабо выдохнула она.
На меня навалилась усталость. Будь что будет… Ничего больше не хочу…
– Зови стражу. – Я отпустила Предславу и сползла на пол. – Пусть вяжут. Нынче не повяжут, так завтра прибьют. Поганая ваша княжья порода… Не ты в яму посадишь, так твой окаянный братец со свету сживет.
Только теперь я почувствовала на губе кровь. Вытерла ее рукавом и закончила:
– Ярослав тоже хорош. «Или ступай в Киев или подавай убыток…» Тьфу!
На душе стало легче. Не то чтоб совсем хорошо, но легче. Даже скорая смерть показалась не такой уж страшной. Всем рано или поздно придется…
– Какой убыток?
Я посмотрела на нее. Княжна уже успела сесть. На ее белом горле темнели два пятна от моих пальцев.
– Ты сказала, что пришла от Ярослава? Какой убыток хотел возместить мой., брат?
– Не важно, – хмуро ответила я. – Ярослав приказал, я пошла. А тут ты с этим поляком, будь он неладен… И Святополк… Накинулись на меня, будто свора на зайца.
Княжна вовсе утратила спесь. Ее голос задрожал, холеные руки молитвенно прижались к груди.
– Что передал мой брат?
– Говорил, что хочет тебя освободить. Чтоб ты не досталась поляку. А ты и так не досталась. Значит, моя совесть чиста. Уйду я…
Я встала и отряхнула рубашку. Хватит рассуждать. Не хочет звать слуг – не надо, но прислуживать ей я больше не буду. Дам деру, пока нет Горясера. Кто остановит? А там – ищи ветра в поле.
– Подожди! – Голос княжны стал просительным. – Не уходи.
Она тяжело вздохнула и стала подниматься. С трудом, будто больная. Помочь, что ли? Нет, не стану. Допомогалась уже.
Постель под телом княжны заскрипела. Я шагнула к дверям. Тишина… Неужели отпустит? Не позовет стражников наказать обидчицу и стерпит оскорбление от безродной девки?
– Да подожди же! – Она чуть не плакала.
Я остановилась:
– Чего ждать? Хочешь посадить меня в яму – зови слуг, а нет – отпусти.
– Далась тебе эта яма!
«Гляди-ка, умеет разговаривать, как обычная баба, без спеси, – удивилась я. – А казалось, что она с таким голосом уродилась. Как-никак, княжьего рода…»
– Ко мне нынче приходила Палашка. Клепала, будто ты наушничаешь Окаянному, – договорила княжна.
Я сплюнула на пол. Поглядела на княжну и призналась:
– Она не клепала. Окаянный меня к тебе приставил и велел обо всем доносить.
– Но ты говорила, будто пришла от Ярослава.
– Я и пришла от Ярослава. Сначала. А потом меня нанял Святополк. После той ночи, после пира…
Предслава залилась румянцем:
– Ладно, не вспоминай… Ты ему сказала?
– Очень надо… – Я фыркнула. – Ничего я не сказала… Ни о тебе, ни о наемнике. Не мое это дело…
– О наемнике?
Зачем она притворялась? Хотя ее дело. Нравится ей скрытничать – ради Бога. Лишь бы отпустила.
– Ах, тот разговор с Горясером! – вспомнила она. – Он уговаривал меня пойти на пир…
– Ага. – Я кивнула.
– И ты помыслила плохое?!
А что еще я могла подумать? Предслава скомкала край одеяла и прижала его к груди:
– Не мне оправдываться, но скажу. Я – княжья дочь, а Горясер – простой наемник.
– Сердцу не прикажешь, – возразила я.
– Верно, – она кивнула. – Только Горясеру в моем сердце делать нечего. Он служит моему врагу. А мне помог лишь потому, что не хотел видеть моего бесчестья. Когда-то я избавила его от позорного плена, теперь он отдал долг. Знаешь, каково быть опозоренной? – Голос у Предславы задрожал. – Нет, не перед людьми, а перед собой? Знать, что втоптала в грязь имя отца и всех славных предков?! Кабы не Божий запрет, наложила бы на себя руки, а так… – Она всхлипнула.
Неужели плачет? Я подошла к кровати, склонилась и осторожно отвела руки Предславы от лица. Ее глаза блестели, мокрые ресницы слиплись, а щеки украшали влажные разводы. Плачет!
Она поймала мой изумленный взгляд и ткнулась носом в подушку. Худые плечи княжны затряслись. Мне не приходилось утешать княжон. В походной жизни со мной случалось всякое, приходилось утешать и изнасилованных, и обобранных, но к этой, наверное, нужен был особый подход.
– Ну, будет тебе, – забормотала я. – Чего слезы лить? У тебя все есть. Все тебя любят.
– Никто меня не любит, – всхлипнула она.
– А Ярослав?
Она подняла зареванное лицо:
– Ярослав?
– Он. Хочешь к нему?
– Да…
«Господи, а она ведь не старше меня! – заметила я. – И взгляд беззащитный, как у ребенка. Что же с ней сотворили?! Как сделали той гордячкой княжной, которую знает вся Русь? А теперь отобрали и последнее – гордость… То-то она все молится и молится…»
Молится? Анастас!!! Неожиданная догадка сорвала меня с постели.
– Послушай. – Мне было трудно говорить. – Тут Анастас… Бывший настоятель… Он нынче служит Болеславу. Я знаю за ним много грехов. Прошлой зимой он привел убийц в дом боярина Улеба. Я видела это своими глазами. И еще есть свидетели. Если польский король узнает об этом, что он сделает с пособником убийц?
– Не знаю… – Предслава задумчиво качнула головой. Она не понимала, куда я клоню. – Наверное, учинит суд…
Я так и думала. А бывшему настоятелю суд ни к чему. И Окаянный не позволит ему дойти до судной скамьи. Анастас слишком многое знает. Значит…
– Тогда, – я перешла на шепот, – Анастас поможет нам бежать. Ты часто молишься. Ходишь в церковь, а один мой друг говорил, что в Десятинной есть тайный ход, который выводит из города. Он был очень мудрым человеком и не стал бы мне лгать. Анастас наверняка знает этот ход. Завтра я напомню бывшему настоятелю, где мы встречались, пригрожу и…
– Нет! – Предслава вскинулась. Рубашка сползла с ее гладкого плеча, глаза загорелись. Все-таки она быстро соображала. – Не ты, а я! Я напомню херсонесцу его грехи!
Она снова стала княжной. Гордой и заносчивой дочерью Владимира.
– Скажу, что если он не поможет нам, то Болеслав узнает, каков его духовник. Скажу, что всем его преступлениям есть видоки. Анастас труслив. Страх разоблачения заставит его предать польского короля. Ему не впервой. А ты на рассвете ступай к херсонесцу. Прикажи ему явиться ко мне. Поглядим, найдется ли у него хоть капля мужества…
40
Анастас ликовал. Утром его разбудила загадочная служанка княжны. Казалось, девка была чем-то взволнована.
– Предслава просила прийти, – пряча взгляд, сказала она.
Настоятель вскочил. Уже давно его день не начинался с такого хорошего известия. Предслава одумалась и возжелала его дружбы! Теперь он припомнит ей прежнюю гордыню!
В наилучшем расположении духа Анастас вошел в горницу Предславы. Его распирало от собственного величия. Нынче Владимировой дочке придется попотеть, чтоб завоевать его расположение.