– Знаешь, Иголка, я уже чувствую, как нам с тобой влетит.
– Влетит? За что? – удивилась Иголка. Хоть она и торопилась вслед за Тучем, то и дело переходившим на лёгкий бег, а не забывала рассматривать окрестности в поисках недостающих синих цветков для венка.
– За то, что мы опять с тобой опоздаем, – скорее пробурчал, чем проговорил Туч, разукрасив лоб привычным хмурым узором.
– Ой, да не влетит. Вон, посмотри, солнце ещё в целом пальце от горизонта! А идти нам осталось совсем немного, несколько холмов.
– Всё равно, не за опоздание, так за то, что мы с тобой придём опять грязные.
Иголка рассмеялась. Туч посмотрел на свою подругу с неодобрением.
– Что смешного? Помнишь, что в прошлый раз было?
– Помню, ик, поэтому и смеюсь: «Не приличествует, ик, настоящему домовому быть таким грязным! Вот я, ик, в вашем возрасте!», – Иголка изменила голос на старческий, подражая своей бабушке, ругавшей их вчера, когда они пришли точно такими же грязными. Смех всё же прорывался в виде икоты сквозь слова.
– Ну, хватит Туч быть такой хмурой тучкой! – Иголка ласково посмотрела на своего друга и слегка толкнула его в плечо. – Это же весело!
Туч улыбнулся, вспомнив сегодняшний день, проведенный в увлекательных играх, но тут же поскорее попытался спрятать улыбку, заметив, что Иголка смотрит на него своими большими, серыми глазами. Эта его попытка только лишь сильнее рассмешила её.
Поднявшись на очередной холм, домовята вышли к границам их городка.
Хоть, город и был основан недавно, и, как надеялись домовые, временно, ведь они никогда не оставляли надежды вернуться домой и всегда пытались найти путь обратно, но всё равно он был построен необычайно аккуратно. Ведь это был самый настоящий город чистюль-домовых!
В нём не было привычных, заасфальтированных дорог, но вместо них были ухоженные тропы покрытые травой, каждое утро (а также в обед и вечером) – аккуратно стриженой. Дома все были построены добротно, по вкусу обитателей то каменные, то из толстых деревянных брёвен, так плотно подогнанных друг к другу, что даже самый тонкий мастер не смог бы придраться. Ни одной, самой маленькой щели не было! Но, даже не смотря на такую аккуратность, стыки всё равно были промазаны глиной.
Быстрая речушка журчала ровно посередине, разделяя городок на две части. Через неё был перекинут крепкий мост, а в двух сторонах от него на разных берегах стояли мельницы с водяными колёсами. К каждому колесу было прикреплено никак не меньше двенадцати ковшей, зачерпывающих воду и всякий, кому она могла понадобиться, мог спокойно воспользоваться ковшом: ловко снять его, пока колесо крутиться, но потом обязательно вернуть на место.
С холма, на котором остановились друзья, отчётливо была видна площадь. Она представляла собой круг, на границах огороженный, удобными для сидения камнями. Некоторые из них обладали спинками – они предназначались для старых домовых. Ровно посередине кольцевой площади был выложен круг поменьше, из разноразмерных, почерневших гранитных камней. В нём домовые разводили большой, пышущий жаром костёр и готовили разнообразную еду к ужину.
К вечеру, когда лучи солнца готовились окрасить небо в розовые, лиловые, сиреневые, красные, оранжевые оттенки, все домовые, собирались на этой площади, и каждый принимал участие в готовке ужина. Котёл с водой кипел, сковородки цвыркали, а дощатые столы принимали овощи для салатов. Ужин всегда был готов тогда, когда диск солнца на три четверти закатывался за горизонт. Тогда все домовые занимали удобные места, каждый раз разные, всегда оставляя самые почётные для стариков, и принимались за еду.
Во время ужина никто ни говорил ни слова, разве только самые маленькие. Слышны были только сдерживаемые причмокивания, да тихие возгласы, одобряющие вкусную стряпню. А после этого, начинались различные разговоры между взрослыми, а детям Писарь рассказывал легенды и истории, которые так любили Иголка и Туч. Иногда, кто-нибудь начинал петь, тогда все замолкали и слушали старинные песни, рассказывающие о трудной, проходящей в вечных заботах и стараниях, но доброй и весёлой жизни домовых.
Улыбнувшись открывшемуся виду и будущему ужину, Иголка, почувствовав прилив сил с одновременным журчанием живота, с предвкушением, бросилась вниз, расслышав, как Туч побежал за ней.
– Опять опоздали, ужин без нас стали готовить! Ведь так хотел нарезать редиску, съел бы пару кусочков! Я её люблю, между прочим, – ворчал он, однако и на его лице, уже по кругу покрытом жёсткой копной волос цвета мякоти тыквы, отобразилась предвкушающая улыбка.