Легенды домовых
Ужин получился отменным, и все домовые так громко причмокивали, дивясь, как это они смогли так вкусно приготовить, что Писарю пришлось сделать не одно замечание, чтобы восстановить полагающуюся тишину. И даже после этого, то тут, то там раздавались сдерживаемые восклицания. Иголка же, готова была поклясться, что и Писарь несколько раз, в нарушение правил, особо громко причмокнул, доставая ложкой овощную похлёбку со дна глиняной тарелки, а ведь после похлёбки, был невероятно вкусный салаты из свежей зелени с промасленными, солёными сухариками и второе блюдо!
Тут надо заметить, что вкусы у домовых очень сильно отличаются от наших, человеческих. Так, если, и я думаю – вы согласитесь, самым главным лакомством у нас является шоколад и все его разновидности: воздушный, с орехами цельными и крошёнными, с начинкой из варенья и нежного йогурта, а кому-то даже и горький нравится! Хотя, для меня нет ничего вкуснее нежно-молочного шоколада! Не стоит забывать и о шоколадном мороженном! Для домовых же нет ничего вкуснее тыквы и тыквенных семечек. Особенно запечённых тыквенных семечек, от которых взрослым приходится просто отрывать с руками и ногами своих детей. Вообще, домовые едят в основном то, что растёт в земле или очень близко к ней, считая, что эта та пища, которой они питались, будучи ещё спрятанными под землю.
Все домовые сидели в круге: взрослые удобно развалились на камнях, а дети на траве, прислонившись к ногам взрослых. Иголка и Туч были уже начисто отмыты и сияли как медные пятаки, раздувшиеся от нескольких порций супа и второго блюда: варёной картошки в мундире с кореньями и ягодами в собственном соку. Правда Туч был, как и всегда, хмурым, но глаза его, отражающие горящий костёр таким образом, что казалось, будто внутри них играются два огонька, иногда выглядывающие в окошки-глаза, выдавали отличное настроение. Даже трёпка мамы не была так сильна, как можно было ожидать, а после наивкуснейшей еды и вовсе родители забыли о том, каким чумазым был их непоседливый сын.
Окончив сытный ужин, все зашумели, складывая глиняные тарелки в одной место, чтобы отмыть их, как полагается домовым – начисто, не оставив не единого, самого маленького, пятнышка. Дети же со всех ног побежали к Писарю, послушать новые истории.
– Туч! Тучка! Ну, ты где? – кричала Иголка украшенная венком из чудесных синих цветков, на время заменивший любимый бант. Венок был таким пышным, что полностью прятал её собственные волосы, а некоторые гривы взрослых домовых казались блеклыми на фоне созданного цветочного великолепия.
Иголка уже устроилась у самых ног осеребрившегося Писаря, вертя головой из стороны в сторону, разыскивая потерявшегося друга.
– Да, тут, я!
В перевалку, став похожим на квасной бочонок, Туч подкатился к Иголке и с грузным охом упал рядом с ней.
– Ой, осторожнее! – немедленно отозвалась совсем маленькая девочка, едва не сбитая неуклюжестью сытого домовёнка. Тучка что-то пробурчал в ответ, похожее на извинения.
– Так не пойдёт, Туч. Попроси прощение у маленькой Фиалке разборчиво, а то даже я ничего не понял.
Голос Писаря, а это был именно он, был певучим и низким, как орган. Туч повернулся к насупившейся маленькой Фиалке.
– Прости, Фиалка, я не специально, просто неуклюжим стал, эм, как поел, ужин вкусный.
Все дети, собравшиеся рядом, закивали, подтверждая, что ужин был действительно вкусным. Фиалка, секунду назад обиженно смотревшая на Туча, тут же просияла и простила его. Окончательно устроившись рядом с Иголкой, он тут же получил от неё дружеский толчок в плечо.
– Ай, за что? – нахмурился он.
– За косолапость, – весело улыбнувшись, ответила Иголка.
Когда все дети угомонились, когда восстановилось тишина, и было слышно только осторожное дыхание собравшихся в тесную кучу маленьких домовят, а солнце, до этого с радостью наблюдавшее за необычными жителями Зелённого края, подмигнув на прощание, закатилось за горизонт, и пляшущие тени, отбрасываемые ярко горевшим костром, приобрели глубокую насыщенность, – тогда Писарь открыл глаза и обвёл взглядом своих слушателей. Окутанные покрывалом невидимого волшебства наступившей ночи, домовята сидели перед ним, слушая начавшуюся мелодию живого оркестра подлунных жителей, состоящую из стрекота ночных сверчков, кваканья лягушек, уханья проснувшихся сов и миллиона других звуков. С нетерпеливым любопытством, на какое способны только дети, охватывающим буквально каждую клеточку тела, они ожидали начала того таинства, в которое попадает каждый ребёнок, когда собравшись у костра кто-нибудь начинает сказ о давно прошедших событиях, превратившихся в легенды.