— Сами знаем! — грубо сказал сторож. — Не наша печаль больных подбирать. Там у них, — сторож кивнул на клетку, — санитары есть. Небось, подберут.
Андреич в недоумении посмотрел на клетку. О каких санитарах говорил ему сторож?
Вдруг из дырки в дальнем углу выскочила крыса, стремглав пронеслась по клетке и скрылась в другую норку. Сейчас же за ней высунулась вторая, понюхала воздух и юркнула назад, мелькнув длинным голым хвостом.
Старик вздрогнул и поспешно пошел дальше.
Перед ним потянулся длинный ряд клеток с белками, зайцами, лисами.
Старик не узнавал знакомых зверей. Он привык их видеть живыми, быстрыми, мелькающими в траве и ветвях. А тут, в клетках, сидели словно чучела их, с тусклыми, мертвыми глазами и вялыми движениями, ко всему равнодушные.
Толпа народа стояла у клеток с бурыми медведями.
Один из зверей сидел на краю своей клетки. Ноги он свесил вниз и передними лапами держался за прутья загородки.
В глазах медведя Андреичу почудилась такая тоска, что он поскорей отвел от них взгляд.
Он с тревогой искал глазами Мурзука.
До него донеслись слова какой-то женщины, указывавшей детям на толстоголового быка с облезлой шерстью на дряблой морщинистой коже.
— Этот зубр так стар, — говорила женщина, — что никогда не ложится. Он боится больше уж не встать. А спит, прислонившись боком к стене. Устанет один бок, он приткнется другим — и дремлет.
Жалость и тревога росли в груди Андреича. За все тридцать лет жизни в лесу он ни разу не видал дряхлого зверя. Там, среди животных, существовал закон смерти на ходу. Здесь звери и птицы не жили — прозябали взаперти, когда были полны сил и здоровья, и долго мучились, одряхлев, дожидаясь запоздалой смерти. Старик со страхом думал о Мурзуке. Признает ли он хозяина? Теперь ему все люди должны казаться врагами.
Публика запрудила проход у клетки леопарда.
Над шапками и шляпами Андреич увидал знакомую голову зверя с бакенбардами и черными кисточками на ушах.
Старик заволновался. Он попробовал пройти сквозь толпу, но его оттеснили.
Тогда, не соображая, что делает, он полез через невысокую деревянную загородку, отделявшую клетки от публики. Кто-то испуганно крикнул ему:
— Дедушка, берегись!
Но было уже поздно: старик приник лицом к решетке.
Публика ахнула, рысь широким прыжком кинулась на старика.
Тут произошло то, чего никто не ожидал: рысь лизнула старика прямо в губы и радостно заурчала.
— Узнал, сынок, — бормотал Андреич, забыв обо всем кругом себя, — узнал, родимый!
Он просунул руки за загородку и гладил костлявую спину зверя.
Публика пришла в неистовый восторг.
— Ай, дедушка! Ну, молодчина! Видно, прежде его был зверь. Зверь-то — вот умный, как собака! Признал хозяина!
— Прошу разойтись! — раздался вдруг резкий голос за спиной зрителей. — Гражданин, потрудитесь сейчас же выйти за барьер.
Мурзук грозно зарычал. Андреич обернулся.
Перед ним стоял Джекобс, сердито нахмурив брови.
— Дозвольте, мистер, с сынком проститься? — робко попросил старик.
— Выходите, я вам говорю! — закричал американец. — За барьер ходить строго воспрещается.
— Да зверь его не тронет, — заступился кто-то из публики.
— Сторож! — позвал Джекобс. — Как вы смеете допускать такое безобразие! Сейчас же выведите старика.
— Уйду, уйду! — заторопился Андреич, еще раз погладил тощие бока Мурзука и, кряхтя, полез через загородку.
Публика бросилась помогать ему. По адресу Джекобса посыпались ругательства.
Андреич испугался скандала. Он старался поскорей отойти дальше от клетки.
Мурзук рычал и рвался ему вслед.
Не так просто было Андреичу избежать расспросов публики. Его обступили, просили рассказать, где он поймал рысь, долго ли держал, почему зверь так любит его.
Только через полчаса Андреичу удалось скрыться от любопытных в какой-то узкий, зловонный проход между задами клеток.
Андреич устало прислонился к стене. В голове у него стоял шум. Старик припомнил все, что видел в зверинце. Он много бы отдал, чтобы выкупить отсюда любимого зверя. Но Андреич отлично понимал, что новые хозяева ни за что не выпустят свою жертву.
Отчаяние брало старика: оставить Мурзука на такое мученье!
В проходе было темно и тихо. Андреич невольно прислушивался, — не услышит ли еще раз голос Мурзука?
Понемногу он стал различать тонкое, жалобное мяуканье рыси. Оно слышалось где-то совсем близко, точно Мурзук был рядом.