Сначала он никак не мог понять, почему взрослые его не слышат - ведь он так громко говорит, даже кричит! Глухие они, что ли? Потом догадался, что они просто не умеют слышать его беззвучную речь. Вернее, умеют, но не осознают. Потом оказалось, что внутреннее сияние может видеть только шаман. Это многое объясняло - сам Кикану прекрасно видел сияния, даже собственное. У остальных в сиянии присутствовали все цвета радуги, а у Кикану - только красные, фиолетовые и желтые оттенки, некоторые же участки и вовсе оставались черными. Конечно, он мог видеть только сияние тела, не головы, но предполагал, что там так же.
Кикану боялся, что шаману не понравится его внутреннее сияние, настолько непохожее на прочие, и стал пытаться изменить цвета, добавив зеленые и синие оттенки. Не сразу, но у него стало получаться. Правда, при этом тело Кикану покидал тот внутренний жар, который позволял ему ходить полуголым даже в мороз. Мальчик сильно мерз, но не сдавался, и постепенно так навострился, что мог удерживать "правильные" цвета, пока горит ароматическая палочка. Самая короткая, но хоть что-то! И все равно, визит к шаману его пугал. Но все обошлось. Шаман сказал Манье:
- Нормальное сияние. Еще не совсем оформилось, правда. Есть кое-какие сбои и разрывы, но я поправил, так что все будет хорошо.
Но Манья видела, что с Кикану совсем не хорошо: он сильно побледнел и дрожал. Манья обняла мальчика - боги, да он совсем ледяной! Она хотела отвести Кикану к знахарке, но он воспротивился и упорно тянул ее в сторону дома. Добравшись до лежанки, Кикану сразу лег, а Манья укрыла его всем шкурами и одеялами, что у них были. Но через некоторое время мальчик вылез из-под наваленной на него горы и радостно запрыгал перед Маньей, показывая, что пришел в себя. Она потрогала его лоб - и правда, горячий, как обычно. И руки горячие, и ноги - слава богам! Манья говорила знахарке об этой особенности Какано, но та отмахнулась: ничего страшного, так бывает. Просто у него протоки Силы хорошо развиты.
Манья успокоилась, а Кикану - нет. Он с трудом дождался ночи, тихонько пролез в закуток, где Манья хранила лекарственные травы и отвары, понюхал и попробовал все. Одна сухая травка ему понравилась, но ее было очень мало. Тогда Кикану, как был - голый, вышел наружу и тихонько свистнул - примчались собаки, он дал им понюхать травку и приказал искать. Собаки ринулись в ночную степь, а Кикану бежал с ними наравне, не отставая. В мерцающих лучах Луны глаза мальчика светились, как два красных огонька.
Наконец, собаки привели Кикану на берег небольшой речушки. Он опустился на четвереньки и стал сам принюхиваться к траве - нашел нужное растение и принялся срывать его листья зубами и есть. Это продолжалось довольно долго. Наконец, Кикану перестал жевать листья и замер, стоя на четвереньках. Через какое-то время у него изо рта пошла обильная пена, а потом и вовсе вырвало темной кровью. Откашлявшись, Кикану вошел в ледяную воду речушки, которая в самом глубоком месте доставала ему лишь до пояса, и лег на дно. Отлежавшись, он вылез на берег, и свет Луны высветил на его мокром теле множество странных рисунков, словно бы сделанных золотом. Только одно место на спине не светилось - там был след от давно зажившего ожога. Кикану отряхнулся, как пес, и побежал обратно, собаки неслись за ним.
Утром он выглядел как обычно, и Манья разрешила мальчику пойти в главное стойбище, чтобы поиграть с друзьями: дети приняли как данность то, что Кикану не говорит, и прекрасно умели его понимать. Главным другом Кикану была Лунья - племянница Тао, очень красивая и вечно печальная девочка, которую умел развлечь лишь Кикану.
...
Прошло семь лет. Кикану превратился в сильного, ловкого и очень красивого подростка: его черные волосы вились крупными кольцами, а некогда круглые глаза стали более раскосыми. Он быстро бегал, хорошо ездил верхом и метко стрелял. И внезапно заговорил, что привело в радостное изумление родителей, которые уже и не чаяли услышать от него хоть одно разумное слово. Но были еще изменения, которые Кикану скрывал ото всех. Во-первых, он теперь умел двигаться так быстро, что практически исчезал из виду смотрящего, проявляясь совсем в другом месте. Во-вторых, его зрение и слух необычайно обострились. И, наконец, он мог поджечь сухую траву, пустив в нее из указательного пальца маленькую молнию. Все животные повиновались ему - кроме кошек, которые при виде Кикану по-прежнему шипели, показывая клыки и прижимая уши. Если никого поблизости не было, Кикану так же шипел им в ответ, а в его черных глазах вспыхивали красные искры.
Лунья теперь предпочитала приходить к Кикану - им никогда не надоедало проводить время вместе, и Манья посматривала на парочку с умилением, вспоминая их с Тао общую юность. Лунья помогала Манье по хозяйству, научилась вязать крючком обереги, с удовольствием слушала песни Тао, а когда пела Манья - подпевала. Однажды вечером, когда вся семья сидела около костра, над которым запекалась тушка крупного зайца, Тао не выдержал и спросил, глядя на парочку: