Лишенный пергаментной кожи — жуткий крик уже было трудно разглядеть, — череп был чистым и гладким, кости — почти белыми. Фрэнк провел рукой по верхней части черепа. По ней шел тонкий распил, который судмедэксперт сделал, чтобы достать мозг, переходивший на лбу в более широкий, почти пятисантиметровый в виде буквы V. Крышка черепа ничем не крепилась, поэтому Фрэнк приклеил ее при помощи клея Элмера, таким же образом укрепил нижнюю челюсть.
Телефон в студии зазвонил. Одной из рекламных компаний, с которыми он работал, понадобились несколько снимков в ближайшие двадцать четыре часа, поэтому Фрэнк отложил сожженного мальчика в сторону. Как бы ему ни хотелось начать работу над бюстом и помочь раскрыть преступление, за это ему платили всего двести долларов. Работа на рекламу занимала минимум времени и приносила до десяти тысяч долларов.
Работая над сожженным мальчиком несколькими ночами позже, Фрэнк поймал себя на том, что дело идет быстрее, чем в случае с Анной Дюваль. Он подумал, что это, вероятно, связано с тем, что он не делал измерений, накладывая глину прямо на череп. К тому же он пользовался таблицами толщины тканей из книги Крогмэна — даже волосы мальчика он вылепил, вместо того чтобы покупать парик.
Однако бюст оказался далеко не так хорош, как бюст Анны Дюваль, и не так естественен. Мальчик вышел почти комической внешности: уши у него торчали, верхняя челюсть выступала вперед, два передних зуба заходили на нижнюю губу, словно у него были большие проблемы с прикусом. Листовки с фотографией бюста были разосланы, однако прошло несколько месяцев без намека на опознание, и дело застыло.
Фрэнк был расстроен, хотя Филлинджер говорил, чтобы он не беспокоился. Они ехали в университет Тэмпл на его еженедельную лекцию.
— Не каждую голову опознают так быстро, как Анну Дюваль, — сказал Филлинджер. — Может, вообще не опознают. Все зависит от того, кто ее увидит. Нужно принимать во внимание большое количество факторов — особенно фактор удачи.
В России
В том же году, что и Уилтон Крогмэн (1903), родился Михаил Герасимов. Они скорее всего не знали о существовании друг друга, но шли очень похожим путем. С детства у них развивалась страсть к останкам древних животных, старинным вещам, а позднее они стали антропологами, делящими свое время между научной работой и помощью в раскрытии убийств.
Сын врача, выросший в пригороде Иркутска, в Сибири, в регионе, богатом останками доисторических животных, молодой Герасимов летом выкапывал из земли кости, а зимой пытался правильно собрать их. Полки в его детской комнате были уставлены находками: здесь были кости древнего носорога и бивень мамонта, лошадиные черепа, лосиные рога и кремневые орудия людей каменного века. К десяти годам он знал о швейцарских анатомах Коллманне и Бючли и даже читал о продолжавшейся дискуссии о том, принадлежит ли череп из Веймара австрийскому драматургу Фридриху Шиллеру (дело, в решении которого его попросят помочь сорок лет спустя).
К двадцати годам Герасимов завел друзей из числа зоологов, археологов и медиков в Иркутском университете и приступил к реконструкции голов. Эту технику он развил в Иркутском музее, а затем в Ленинграде. Будучи одним из немногих ученых, обладающих и художественным талантом, он не нуждался, как Крогмэн, в помощи.
В 1937 году Герасимов выступил перед группой известных ученых в Московском университете, описав свою методику и продемонстрировав несколько выполненных им бюстов. Рядом с каждым стояла фотография, показывавшая, как человек выглядел при жизни, хотя автор заверил собравшихся, что ни разу не взглянул на фото, пока не закончил работу над бюстом.
Поскольку настроение у аудитории было скептическим, Герасимов предложил, чтобы его протестировали. Они выбирают любой череп, а он делает ему лицо. Герасимов понимал, что придется трудно. Выбранный ими череп явно не принадлежал к кавказскому или монгольскому типу, поэтому он решил, что это негроид, представитель расы, с которой он еще не имел дела. С двумя постоянно наблюдающими за ним учеными и не заглядывая в таблицы толщины тканей Коллманна и Бючли, он закончил бюст меньше чем за два часа.
У ученых не было фотографии этого человека, но они располагали его посмертной маской. Это был папуас. Хотя Герасимов выбрал не тот тип волос и маска изобиловала украшениями — лоб выложен перламутром, нос проткнут кабаньим клыком, а уши массивными серьгами, — сходство было безошибочным.