Лайама с собакой – дворняжка поселилась в семье несколько лет назад, и для нее во всей Вселенной существовал только Лайам (ну еще, пожалуй, кролики) – не было минут десять, когда младший брат вдруг вспомнил свой сон от и до. И волосы у него на голове встали дыбом, тело покрылось мурашками. Скука сменилась паникой. Да, десять минут.
– Лайам! Где Лайам? – орет младший и несется на поиски старшего. Продирается через колючие кусты, мчится по заросшим тропинкам, бежит назад.
Наконец родители замечают его отчаянные вопли, теперь уже не застрявшие в горле, а вполне громкие, и интересуются, что случилось. И младший говорит, что Лайам пропал. В его голосе звучит обреченность.
– Да нет же! Он с Колби. Ушел на пробежку. Скоро вернется, – говорят родители.
А предчувствие не отпускает, покалывает электрическими разрядами. Все. С тех пор мальчика и собаку никто не видел.
Эта история случилась два года назад. Моего брата так и не нашли. Он пропал. Полиция, ФБР, волонтеры: на его поиски затрачены тысячи человекочасов, и все безрезультатно. Газеты пестрели тревожными заголовками: «Таинственное исчезновение молодого спортсмена!», «Лучший нападающий штата, именной стипендиат, представитель золотой молодежи Бэттлграунда исчез без следа». Лайам Чандлер теперь повод для новых и новых домыслов. И ничего больше.
А сейчас я вам расскажу про сегодняшний день. Субботнее утро, солнце только-только взошло. Я упаковал полный рюкзак, а все учебники и тетради вывалил на пол. Звонит телефон. Отец с трубкой спускается по лестнице. Мама в наушниках сидит перед мониторами – раньше здесь у нас была гостиная – и кивает в знак согласия с какими-то статистическими данными или, может, с какой-то информацией, которую ей транслируют в одном из подкастов. Сейчас раздастся звонок в дверь, и дом наполнится деловитым шумом и ароматом кофе. Так происходит каждые выходные. Нет, сейчас будет даже хуже, потому что в родительский фонд влилось много новых подростков-волонтеров. Хуже, потому что некоторые имена мне отлично знакомы: пару лет назад они учились в одной школе со мной.
Я должен уйти. До того, как раскалятся телефонные линии. До того, как дом наполнится их голосами. До того, как они решат, что им нужна еще пара рук, глаз, ушей и прозвучит неизбежное «Нолан!». Я спускаюсь к заднему выходу, обхожу дом и оказываюсь на дорожке. Все это отчасти для того, чтобы не встречаться с родителями, которые обязательно спросят, куда это я в такую рань, но главным образом для того, чтобы не видеть фотографии. Сейчас объясню, что с ними не так.
Сначала они появились в гостиной. Несколько снимков, беспорядочно повешенных на стены. Затем они медленно, но верно захватили столовую, расползлись по холлу, пробрались в кухню. Теперь они покрывают стены, как обои. Наползают друг на друга. А когда проходишь мимо, чувствуешь, как за тобой наблюдают глаза пропавших. И на каждом снимке внизу маркером подписаны имя, рост и вес, дата рождения, день и час, когда человека видели в последний раз. Девочка, 12 лет, из Флориды – за моим стулом в столовой. А рядом с ней мальчик, 14 лет, из Западной Вирджинии. От них никуда не скрыться.
Наш дом, до того совершенно обычный, изменился очень быстро. Сначала полиция, ФБР и женщина-экстрасенс (за каждое слово которой мои родители цеплялись как за спасительную ниточку, хотя ее измышления приводили их в недоумение) дали понять, что зашли в тупик. Затем добровольческий поисковый центр перекочевал из кофейни, где ему позволили по доброте душевной разместиться, в нашу гостиную – и родители принялись за дело с удвоенным рвением. А когда результата не последовало – с утроенным. Деятельность стремительно набирала обороты и достигла такого размаха, что родителей выкинуло в параллельную реальность: теперь они искали не только и не столько Лайама, сколько всех пропавших на Восточном побережье детей. А может, мне так казалось.