— Где живет Мэри Лестер? — Саймон не торопился отдавать деньги слуге.
— Этого я не знаю, — протянул Холдингс. Но мешочек был такой тугой и симпатичный, что обидно было бы его лишиться. Почесав затылок, он сказал: — Помнится, у нее есть сестра, которая живет где-то на севере.
— Где именно на севере?
— Кажется, где-то в Уорикшире.
— Название деревни?
— Господин Саймон, вы слишком многого от меня хотите. Таких вещей я не могу знать.
— Если ты подумаешь еще немного, то вспомнишь. И лучше бы тебе вспомнить название правильно. — Саймон развязал веревочку и вытряхнул на ладонь несколько монет.
— Говорили, будто у нее сестра в Ковентри. Чтобы туда добраться, надо ехать не меньше суток отсюда. Она живет как раз за деревней… Как же то место называется? Такое смешное название. Из двух слов… Нет, из трех! Одно из них — название реки. Точно. Это городок на реке. Как же она называется?
— Северн? Перчанс? Эйвон?
— Да, кажется, Эйвон. Точно. Вы оказались сообразительнее. Городок такой же, как Ист-Хайтворд. На реке. Да вы знаете.
Холлингс широко улыбался в предвкушении вознаграждения.
— Стратфорд-на-Эйвоне?
— Да, сэр.
— Держите, вы заслужили все. — И Саймон бросил на ладонь конюху мешочек. — Смотрите, если я не найду их у Мэри Лестер, пеняйте на себя.
Слуга пожал плечами:
— Тут уж как Бог пошлет. С тех пор как они уехали из Хайкрос, всякое могло случиться. Но я знаю, что они проезжали мимо мельницы. Ромни Ли, брат жены мельника, приходил в Хайкрос разузнать, что случилось. И когда я рассказал ему, что произошел несчастный случай и Хартвел жив и почти здоров, чему я не очень-то рад, он сказал, что видел, как Лили, ее брат и сестра и эти Оделы, будь они неладны, проезжали мимо мельницы. Сдается мне, они направлялись в Лондон. За ними послали деревенских, но никто их не нашел.
Саймон вскочил на коня и поскакал со двора.
Часть четвертая
ШТОРМ
Глава 20
Мне просто повезло.
— Пирожки с корицей! Пирожки с корицей! Только что испеченные! — выкрикивала маленькая девочка. Позванивала красно-голубым бубном над головой и танцевала перед нарядно убранной тележкой, в которую была запряжена большая собака. — Цветы! Цветы! Покупайте букеты! — звенел голосок девочки. Она изящно кланялась, доставала букетики из полевых цветов, перевязанные шелковыми ленточками.
Ярмарка бурлила.
— Зима будет суровой! Мои старые кости говорят мне об этом! Подходите! Покупайте! Меха! Роскошные, лучшие соболя! Попробуйте, какие мягкие! Такой мех и королеве носить не стыдно!
— Шелка! Все цвета радуги! Дай ей Бог здоровья, последний рулон малинового шелка у меня забрала сама королева! Прямо с корабля, не дожидаясь разгрузки, так он был хорош!
— Вы когда-нибудь видели такой красивым шахматный набор из слоновой кости? Его вырезали мастера при дворе русского царя!
— Гвоздика и мускат из Индии!
— Венецианское стекло!
— Сандаловое дерево и алое!
— Спелая вишня! Испанские лимоны! Чудесные лимоны из Севильи!
Над ярмаркой витал запах жарящегося мяса: птицы, баранины, говядины… В котлах кипели соусы, приправленные красным вином и специями. Их подавали в горшках с толстым куском хлеба. Вкусный дымок вился над котлами, в которых варили крабов и устриц. На тарелки щедрой горкой насыпали смесь из кусочков сладкого картофеля, яблок и апельсинов, политых горячим сахарным сиропом с корицей, гвоздикой и мускатом. Пироги с миндалем, изюмом и корицей, пудинги и пирожные, еще теплые, прямо из печей, были выставлены на продажу. Высокие сосуды и бочки с вином ждали жаждущих. Длинные ряды кружек не скучали. Они наполнялись и опустошались. Вино было и дорогое, и подешевле — по пенни кружка.
— Мы продали все пироги, кроме одного, Лили. — Дульси смотрела на последний пирожок.
— Так не годится. Надо что-то сделать с ним, Дульси, и побыстрее, — посоветовала сестра.
Малышка засмеялась, и пирожок, словно по мановению волшебной палочки, исчез.
Облокотившись на тележку, она почесала у обезьянки под подбородком.
— Устала? — спросила у сестренки Лили.
— Немного. Здесь так жарко. Я весь день танцевала.
Дульси обняла Лили за талию, заглянула ей в глаза, ожидая похвалы.
— Ты не отдыхала ни минуты. Надо повесить тебе колокольчик на шею, чтобы знать, где ты, моя красавица, — улыбнулась та.
— Эй! — крикнул Тристрам, пробираясь сквозь толпу к сестрам. — Надо же, все продали, ни крошки не оставили, кроме тех, что у Дульси на губах. Как поживаешь, Раф? — Он опустился на корточки перед собакой. Пес завилял хвостом.
— Тристрам!
— Праакк! Раф! Раф! Поцелуй нас, красавчик! Поцелуй нас, Тристрам, душка! — прокричал Циско. — Раф! Раф!
— Тристрам!
— Ну ладно, ладно, ваше высочество, хватит меня облизывать. Смотрю, вы продали почти все, кроме этих букетиков. Но их все равно нельзя съесть. Интересно, а какой на вкус жареный попугай?
— Ты весь день ничего не ел?
— Занят был — жонглировал. Правда, старая Мария дала мне булку с изюмом. Она так странно смотрела на меня. И еще она просила тебя заглянуть к ней. Она пообещала погадать тебе бесплатно.
— Погадать мне? — Лили была удивлена предложением. Старая Мария никогда ничего не делала даром.
— Раф хочет пить, Лили.
— Возьми тележку и идите с Дульси в табор. Там вас Тилли покормит. Она, наверное, напекла еще пирожков. Я видела у нее в корзинке головку сыра и хлеб. Фэрфакс говорил, что тоже раздобудет какой-нибудь еды. И не забудь покормить Колпачка и Циско, Тристрам.
— А Рафа? — спросила Дульси. — Ему всегда больше всех работы достается. Вон какую тележку таскает.
— Да, и Рафа тоже. А я попробую распродать оставшиеся Оукеты. — Лили взяла корзинку с цветами. — Если удастся, тогда куплю несколько жареных сквобовnote 45.
Дульси запрыгала:
— Ура, мы будем есть жареного сквоба, а не холодный мясной пирог.
— Увидимся позже, Лили. — Тристрам махнул рукой.
Поправив корзинку, Лили направилась туда, где народу было побольше. Она могла бы не беспокоиться о том, чтобы распродать цветы. Покупатели появились еще до того, как она стала кричать: «Букеты! Чудесные букетики для дам вашего сердца!» Молодые люди готовы были покупать цветы для несуществующих возлюбленных, если вместе с букетом получали улыбку красавицы.
Кто-то обнял Лили за талию. Она оглянулась, готовая дать оплеуху нахалу, и получила нежный поцелуй в щечку. Это был Ром.
— Я думал, надо дать понять твоим кавалерам, что они могут пялить глаза, но на большее пусть не рассчитывают, если им дорога жизнь. — Цыган говорил громко, чтобы его расслышал настырный паренек, который вот уже полчаса не отходил от девушки.
Рому было жаль паренька — он его хорошо понимал. Лили, одетая в простое платье фиалкового цвета, в накидке из парчи, расшитой золотыми и серебряными нитями, казалась многим лакомым кусочком.
День выдался жаркий. Запах, исходивший от разгоряченного тела девушки, был свеж и приятен. «От нее всегда так пахнет, — подумал Ром. — Кажется, будто она только что натерлась ароматическими маслами. Как хорошо бы сейчас лежать с ней в тени зеленого леса».
— Что с тобой, Ром? — спросила Лили.
— Прости, я задумался. — Он смущенно улыбнулся.
— Ты устал. Ты делаешь для нас слишком много, Ром. Так больше не может продолжаться. Ты должен заниматься своими делами. Мы требуем от тебя слишком многого, Ром.
Впервые Лили заметила скорбные складки в уголках его рта. Не думая о том, как может Ромни истолковать ее жест, она дотронулась до его лица, разгладила морщинки. Затем, взяв его под руку, предложила пройтись.
Ромни чувствовал себя неуютно. Он столько ждал, столько стремился к вот такой близости между ними, но сейчас, сознавая, что лгал ей, он чувствовал себя виноватым.
Позже он пытался убедить себя, что поступил так, потому что пожалел Лили. Ром слишком хорошо понимал, что именно должно было случиться той ночью в Хайкрос. Не только из рассказа Лили и Тилли, но и потому, что хорошо знал Барклая. И как только цыган начинал об этом думать, перед ним всплывало лицо Джеффри Кристиана. Ром закрывал глаза. «Я не такой, как Барклай, — говорил он себе. — Не такой. Нет».