Хочется спросить, что я должна смочь, но память услужливо выхватывает из закромов разума серьёзный пристальный взгляд синих глаз и слова про мою и его цену. Я должна отказаться от прежней жизни?
— Да, — смеётся бесплотный голос, превращаясь в многоголосое эхо.
— Как?
— Иди на свет и смотри.
Ладно. Иду. Он кажется ужасно далёким, и поначалу даже не думает приближаться, ноги вязнут в тьме, каждое движение даётся с трудом. Да что ж такое? Тай ради меня что-то там заплатил, а я тут в потусторонней трясине барахтаюсь. Мне надо на свет, раз я должна что-то там увидеть. И словно в ответ на мои мысли этот самый свет внезапно начинает расти, заполняя всё вокруг сначала серостью, а потом ослепительной белизной. Закрываю глаза спасая их от рези и чувствую, как меняется что-то вокруг.
— Ох, госпожа. Не делайте этого. Ужас какой! Что же это делается?!! Напишите деду, дяде. Попросите помощи. Расскажите правду. Они спасут вас, — умоляюще причитает и частит голос, судя по всему, принадлежащий пожилой женщине.
Распахиваю глаза и ошарашенно смотрю на двух женщин, сидящих друг напротив, молоденькую девушку с виду лет семнадцати-восемнадцати и старушку в чёрном, с покрытой на восточный манер головой. Девушка, кстати, словно в противовес, одета в длинное прямое белое платье с богато вышитым воротом и манжетами. Длинная коса ниже пояса, сама миниатюрная, даже хрупкая, смуглая, явно восточных кровей. Её глаза закрыты, лицо бледное. Они сидят на софе с кучей подушек возле окна в неизвестной мне комнате. Бледные губы «госпожи» изгибаются в горькой усмешке.
— Я писала, няня. Отец явился лично, чтобы продемонстрировать мне, как уничтожает их и поведать, что перенастроил мой почтовый футляр и теперь вся моя почта будет идти через него. Он сказал, что ещё одна такая выходка и свадьбы я буду дожидаться в доме жениха. Что его дочери не пристало порочить доброе имя почтенного миразу и его верного соратника мерзкими наветами. Что мои выдумки и больные фантазии не должны стать помехой в его планах, и мне надлежит смириться и стать достойной женой тому, кого он выбрал для меня. А сестра погибла случайно.
Они даже не замечают меня. Растеряно покашливаю, пытаясь привлечь внимание, но ни одна ни другая не обращают на это внимание.
— Я ничего не могу сделать, Гапка. Меня стерегут днём и ночью, — она судорожно всхлипывает, утыкается лбом в плечо няни, говорит безжизненным голосом. — И скоро этот день придёт. Он придёт. За мной. Как обещал. И будет делать со мной всё что пожелает. Это чудовище… Я не смогу… не смогу… он убил Солю… уничтожил её. Она угасла рядом с ним, а никто этого не видел, никто не видел её синяков и того, как осторожно и скованно она порой ходила… И я не видела… Гапка… я не видела… Он мучил её. А я узнала слишком поздно и ничем ей не помогла, не спасла сестру. Не проси меня передумать. Это жестоко. Я боюсь… страшно боюсь умирать… но стать игрушкой чудовища боюсь ещё больше. Ты знаешь, что он мне сказал, когда отец согласился? Что он давно уже желает меня, что видел, как я прекрасна и понял, что получит меня во что бы то ни стало. И что я никуда от него не денусь. Чтоб его величество умирает, и моему отцу слишком нужна его поддержка, чтобы ему отказывать в такой малости, как ещё одна дочь. Гапка, Соля погибла, как только мне выполнилось восемнадцать. Ты понимаешь, что это значит?
От услышанного у меня сжимается сердце, я шагаю к плачущей девушке, но всё внезапно исчезает, снова выбрасывая меня во тьму.
— Постой! Так нельзя! — по инерции я делаю эти пару шагов. Кручусь вокруг своей оси, ища хоть кого-то. Эта девочка ведь убить себя собралась. Надо её спасти. Остановить.
— Не могу, — грустно произносит тот самый голос. — Она приняла своё решение.
— Но её толкнули на это. Ещё не поздно… можно же что-то сделать… куда-то обратиться… где это вообще находится? — я хожу туда-сюда, мечусь во тьме, забыв, что она меня пугала вначале.
— Это мир твоего Тая. Мой мир.
Эти слова заставляют меня резко тормознуть, ошарашенно открыв рот. Мир Тая?
— Почему я должна была это увидеть? — не знаю, с кем разговариваю, но приходит понимание, что к этой неведомой особе, по-видимому, обратился Тай.
— Ты можешь занять её место. Твоя душа будет в её теле.
— Что? Нет!!! Не такой ценой!!! — решительно качаю я головой.
Голос смеётся и по коже ползут ледяные мурашки. Кто же это? Её присутствие ощущается повсеместным, давящим, дыхание спирает от пристального взгляда невидимых глаз. К кому обращаются с такими просьбами? В голову приходит только одно объяснение. И оно пугает до дрожи, по правде говоря.