Ага. С матерью у нас, значит, отношения не особо близкие. Бросаю на няню внимательный взгляд. Как бы её поаккуратней спросить, чем это чревато?
— Думаешь, она может догадаться? — тихо интересуюсь у хлопочущей вокруг меня старушки.
— Вы же знаете, как сложно провести вашу матушку, госпожа. Думаю, вам надо ждать её визита в ближайшее время, — шепчет Гапка, поглядывая с опаской на дверь, за которой слышатся голоса, как я понимаю, служанок.
Сжимаю челюсти, пряча эмоции, и опираясь на подставленное плечо женщины. То, что долгое время я была столь беспомощной, вынужденно полагаясь на помощь окружающих, зачастую совершенно посторонних людей, теперь неожиданно играет мне на руку, позволяя спокойно принимать услужливую заботу этой женщины, тем самым играя нужную роль. Представляю, как бы я отреагировала, будь прежней. Нет, может бы и пересилила себя для «надо», но внутри меня бы точно корёжило и раздражало. А так вот даже притворяться паинькой не надо. Я пока паинька и есть, и могу сойти за изнеженную юную госпожу. То, что мне досталось тело непростой по социальному статусу девушки понятно не только из окружающей роскоши. Наталкивает на нехорошие подозрения в этом плане и услышанный разговор девушки со своей няней. Кто же ты была, бедняжка Мирэн? И не спросишь же ни у кого. Придётся слушать внимательно и собирать информацию по крупицам. Терпения мне!
В комнате уже действительно наведена чистота, а двое служанок, в отличие от Гапки, одетых в голубые платья и белые головные уборы с закрытыми лицами, увидев меня низко кланяются, после чего молча уходят, унося грязное бельё. Ёлки-палки, тут женщины прячут лица? Может ещё и без мужчин из дому не выходят? Попала, так попала.
— Вам бы прилечь, госпожа. Вон шатает как. Да и я сказала, что у вас голова закружилась, когда вы сок пролили, — дождавшись ухода лишних ушей, просит Гапка.
— Спасибо, няня. Что бы я без тебя делала, — улыбаюсь я ей, искренне чувствуя огромную благодарность. Пускай помогает не мне, но без неё я и действительно не знаю, как справилась бы.
Она поднимает на меня растерянный взгляд и в светло-карих глазах неожиданно появляются слёзы. Сухая морщинистая рука поднимается и гладит меня по лицу.
— Ох, госпожа, — всхлипывает старушка. — Я же вас, как родную, люблю. И сестру вашу любила. Разве я могу иначе? Вы же у меня на руках выросли. У меня сердце кровью обливается, как подумаю, что ей пришлось пережить. И так страшно, что и вам такую участь уготовили. Только нельзя этого допустить. Нельзя.
Её слова пробирают до слёз и меня, заставляя чувствовать вину, что я не та, кому они сказаны. Что ж ты не остановила свою подопечную? Почему дала ей яд? Почему не отказалась выполнять такой нелепый и страшный приказ? Это никак не укладывается у меня в голове. Не сходится и всё тут. Старушка сейчас искренна. Откуда-то знаю это, чувствую даже. Тем не понятней. Неужели здесь настолько беспрекословно слушаются господ, что даже юной дурочке готовы помочь отравиться, и себя заодно приговаривая к смерти?
— Ты права. Нельзя, — киваю ей. — Я больше не буду опускать руки и найду выход. — И чтобы перевести разговор на другую тему, прошу: — Можешь мне помочь с одеждой?
Процесс одевания много времени не занял. Я, как могла, спрятала свой культурный шок, когда мельком заглянула в гардеробную Мирэн, скрытую за резными ажурными дверями. М-да. Точно непростая девушка. Тем тяжелее будет вырваться из этой золотой клетки. Гапка выбрала для меня простую длинную сорочку из тонкой и приятной белой ткани, явно предназначенную для сна, и помогла в неё облачиться.
Я решаю послушаться совета доброй женщины и действительно прилечь. Тело бодрым отнюдь не ощущается. Может удастся поспать.
С этой мыслью и забираюсь в кровать, которая даже сухой оказывается и без всяких неприятных запахов. Интересно, как они её высушили так быстро?
Сон одолевает меня, кажется, как только я касаюсь головой подушки, словно подстерегал на ней.
— Ты хорошо держишься. Я начинаю понимать Тайрэна, — хмыкает рядом уже знакомый голос.
Распахиваю глаза, опасаясь снова увидеть вокруг сплошную тьму. Но обнаруживаю себя посреди огромного светлого зала с резными колонами, уходящими под высоченный потолок. Передо мной возвышается статуя из белого мрамора. Красивая, искусная настолько, что кажется, будто губы женщины сейчас изогнутся в ласковой улыбке.
А на ступеньке у её подножия сидит… она сама. В живом обличье.
— Здравствуйте ещё раз, — сглатываю я, понимая, с кем общаюсь.
— На «ты» мне больше нравилось, — склоняет она голову набок, рассматривая меня невозможными в своей чуждой красоте глазами.