Я знаю этот взгляд. Слишком хорошо.
Мой отец сейчас не в темноте, он в своем гнилом месте под названием «сердце», где он не может видеть ничего, кроме расцветающей ярости. И я не хочу, чтобы Грифф оказался рядом, когда это случится.
Я делаю еще один шаг в темноту.
— У меня нет времени ходить вокруг да около. Я должна вернуться к приёмным родителям до того, как у них возникнут подозрения.
Это агрессивный толчок, и мне следует остановиться. Я заставляю себя встретить его взгляд, поворачиваясь так, будто все нормально. Я встала к нему ближе, и стала больше, как ему нравится, и вот результат — плечи расслабляются, и напряжение спадает волнами с его рук. Иногда с ним очень легко.
До тех пор, пока он не смотрит на Гриффа снова.
— Не просри это, — говорит отец.
Грифф шмыгает носом. Не хорошо. Когда отец такой, ты не должен привлекать его внимание, но Грифф продолжает это делать. Он не знает правил — ты должен избегать взгляда моего отца. Он должен сделать себя ненавязчивым.
Не копируй меня.
— Никто ничего не просрет. — Я выступаю вперед. — Если ты еще не заметил, мы не нуждаемся в няньке. Мы хорошо справляемся и без тебя.
Это сработало. Взгляд отца переходит на меня, и незамедлительно мне хочется посмотреть в другую сторону. Мои мозги просят меня об этом. Когда он такой, ты никогда не должен задавать вопросов, не встречаться с ним взглядом.
— Правда? — Вопрос такой мягкий, что я думаю, что мой план не сработал.
Но затем все запускается.
Он делает пару шагов, и его руки защелкиваются на моих предплечьях, а его вес толкает нас назад. Мы врезаемся в стену позади нас. Отец бьет меня достаточно сильно, чтобы выбить воздух из легких, и хоть я знаю, что должна быть сильной дочкой, я вслипываю.
Он придвигается ближе и выворачивает мою правую руку, назад, назад, назад, пока у меня перед глазами не начинают плыть круги от боли.
— Отвечай, — говорит он.
Слабея, я понимаю, что близка к отключке, и Джо начинает ругаться. Он отвлекает отца от меня, отвлекаясь на что-то, что я не могу видеть.
— Что за черт? — Его внимание возвращается ко мне. — Нашла себе героя, Вик? Думала, этот мальчик спасет тебя?
Я не отвечаю, и он впивается пальцами в мой подбородок, поворачивая голову так, что я вижу Гриффа.
Грифф, который стоит в миллиметрах от Глока Джо.
Отец поворачивает мою голову к нему.
— Ты всегда была моей любимицей, ты знаешь?
Он шепчет слова, будто это секрет, но они достаточно громкие, чтобы их слышали все. В комнате слишком тихо.
Я думаю о Гриффе — он смотрит на нас, видит, что я скрываю от всего мира — и знаю, что это именно то, чего хотел отец.
Он показывает мне, показывает всем, как я принадлежу ему.
Будто я нуждаюсь в напоминаниях.
— Я люблю тебя, Вик.
Любовь? Как он может говорить о любви? Он просто использует это как... причину для уничтожения. Он не понимает этого.
Затем я думаю о том, как сильно люблю Лили, что я сделала для нее, и хочу рыдать. Я дочь своего отца.
— Я люблю тебя, потому что мы похожи.
Похожи. Отец видит мои вздрагивания. Я слишком долго была без него. Я должна бы скрыть это, но его рука напоминает мне. Он выносит это все на поверхность.
Я не прикладываю свою руку ко рту. Не потому, что не больно.
Потому что больно.
И не потому, что я не могу чувствовать кровь.
Потому что я могу.
Я не двигаюсь, потому что сейчас все вернулось. Внезапно я чувствую себя сильной. Я нахожу свой призрак, девочку, которая боится расстроить Брен и Тода. Я нахожу ее прямо под сердцем, и она встает, чтобы вместе со мной поместиться под кожей. Она смотрит моими глазами, и мы обе обещаем, что он может пользоваться мной, но не сломает меня.
Отец придвигается снова, и виском я чувствую его дыхание, ощущаю кислый запах его кожи.
— Ты сделаешь, как говоришь?
Это вопрос, но мы оба знаем, что это приказ.
— Да... конечно.
Это тот ответ, что он хочет услышать, но он все равно берет меня за горло. Его длинные пальцы впиваются в голову, в волосы, пока он натягивает их.
— Прими это, Викет. Ты нужна мне. Мы нужны друг другу.
В этот раз его голос намного ниже. Слова предназначаются только мне, и я узнаю тон. Я даже могу назвать его: разумный.
Рациональный.
Словно все это неизбежно.
Потому что я как он.
Я смаргиваю слезы.
— Да, мы похожи, отец. Ты прав.
Его руки отпускают меня. Его глаза находят мои, и все, что он видит, радует его. Он улыбается и отходит от меня на кухню, где мы слышим звон бутылок. Если бы это было семейным собранием, то этот шум стал бы прекрасной традицией.