У них потом была еще сотня поцелуев: под дождем, в ласковых волнах Черного моря, на скале под ночным небом, в тесной прихожей украдкой от Аниного деда, в каменных объятиях Исаакия и посреди многолюдной улицы. Их было сотни, но тот первый, страстный, требовательный и собственнический, Аня всегда ощущала на своих губах. Как не забывала внимательные, вмиг потемневшие почти до черных, глаза Ильи и вспыхнувшие в них задорные смешинки, когда в ответ на его дерзкий поцелуй, Аня крепко обняла его и шепнула на ухо, что соскучилась. А потом он кружил ее на руках, смеясь и целуя, кормил мороженым и ни на миг не выпускал ее ладонь из своей. Это было самое восхитительное свидание, на память от которого осталась лишь черно-белая фотография в альбоме у Леры и вкус миндаля на губах.
Воспоминания явились так некстати, непрошенные, растеребившие душу, и напомнили об Анином предательстве, о сыром подвале, изуродованном лице и сломанной жизни. И о любви. Отчаянной, безудержной и исцеляющей. И от этих воспоминаний вдруг стало больно и невыносимо страшно, что жизнь ее кончилась в том подвале и ничего никогда у нее больше не будет. И в глазах потемнело, и дыхание сбилось, и голова закружилась. А боль острым ножом воткнулась в спину, разломила надвое. Аня закричала.
Что было дальше Аня помнила смутно – боль выжгла сознание – только чьи-то сильные руки и голоса. Мужские. Один встревоженный, другой злой. И этот другой, чуть хрипловатый, не давал ей провалиться в болезненную черноту, вытягивал и каким-то чудом забирал боль. И она выкарабкивалась, зубами выгрызала у боли свою жизнь. И этот такой знакомый голос становился все ближе, реальнее. Откуда она его знает? И почему он злится на нее? Что она сделала? Рано встала? Так это врач должен злиться, а он обеспокоен. Аня уже распознала, что первый голос принадлежал доктору Костромину. А второй? Надо спросить, а как, если голос не слушается, ломается, как лед, и срывается до хрипа.
— Почему… – она сжала ладонь доктора, – тот…он…злится на меня?
— С ума сойти, – выдохнул обладатель злого голоса. И Аня вдруг почувствовала, что он улыбнулся. — Анька, – прошептал совсем рядом, – от тебя с ума сойти можно.
— Это точно, – весело согласился Костромин, выпустив Анину руку, которая тотчас оказалась совсем в другой, горячей и не менее сильной ладони. — Ты только ей вставать не давай, Илья. Рано еще. А то она у тебя резвая, как я погляжу, – добавил он где-то далеко и пропал.
— Как ты, принцесса? – спросил голос.
И Аня узнала. Илья. Ее Илья. Он рядом. Он все-таки пришел. Пришел?
Не открывая глаз, она пощупала его руку под рукавом. Илья перехватил ее запястье и потерся щекой о ладонь, поцеловал каждый пальчик. А Аня все боялась открыть глаза. Боялась, что он всего лишь сон, плод ее воображения. Потому что она так сильно хотела, чтобы он пришел, что становилось больно затылку. И бросало то в жар, то в холод.
— Я испугался, – говорил Илья, нежно касаясь ее лица. Аня вздрогнула, когда его губы коснулись кривого шрама от виска до шеи, – когда ты закричала, – она попыталась отстраниться, закрыть свое уродство, но Илья не дал. — Тебе больно? – Аня не знала, что ответить. Не могла же она ему признаться, что боится открыть глаза, боится, что он исчезнет, но больше всего ей стыдно, что он видит ее такой уродливой. И жалеет ее.
— Аня? Аня, посмотри на меня! – он снова разозлился. И глаза сейчас наверняка черные, как небо перед грозой, от злости. Вот бы сейчас заглянуть в них. — Аня, я кому говорю. Посмотри на меня! Ну же!
И она посмотрела. У него было бледное лицо, синяки под глазами и черные, с синевой глаза. А на губах играла улыбка. И от этой улыбки, такой родной и счастливой, вмиг потеплело на душе, и сердце перестало выскакивать из груди, и страх сбежал из Аниной головы трусливой крысой.
— Это ты? – проскулила Аня, осторожно потрогав полумесяц на щеке Ильи. — Это и вправду ты?
Вместо ответа Илья захохотал.
— Ну конечно это я, – весело проговорил он и зачем-то отодвинул ее от края.
— Ты пришел. Ты все-таки пришел, – шептала Аня, как зачарованная наблюдая за его странными манипуляциями. Вот он встал, выпустив Анину руку. И она вдруг почувствовала себя брошенной. И стало холодно. И мурашки пробежали по спине.