– Ушлая ведьма, – зло откомментировала Пэт. – Ее ни с какого боку не укусишь.
А мне плевать, думала Мэри, я знать ничего не хочу, меня это не касается. Она старалась не думать о том, что ее ждет, не смотрела на свое полнеющее тело, не гадала, кто у нее родится – мальчик или девочка. Она еще более решительно отключилась от этих мыслей после истории с Тельмой. Но не слышать крика новорожденного малыша она не могла, родильная палата находилась прямо над их кухней. Пэт включила радио, нашла «Битлз», повернула на полную мощность – в звуках музыки крика стало почти не слышно.
В половине десятого ребенка увезли, и все вернулось в привычную колею. Сестра Блэшфорд спустилась в кухню и сказала:
– Ну вот, а теперь выпьем по чашечке чайку. И Эйлин отнесите.
– Слышали, как он плакал? – встретила их вопросом Эйлин. Похоже, она гордилась своим ребенком.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Мэри, растерявшись от ее беспечного вида. У нее из головы не выходила Тельма с ее страданиями.
– Хоть сейчас могла бы встать с койки, вот как я себя чувствую, а есть хочется прямо смертельно! Ой, вы мне бутербродик принесли, вот спасибо-то!
Ни следа слез, сожалений, печали, как всегда, ровна и жизнерадостна. Эйлин выпила две чашки чаю, куда щедро насыпала сахару, съела два толсто намазанных маслом куска хлеба и беззаботно болтала о том, что она скоренько станет на ноги и заживет как ни в чем не бывало.
– У нас, Бреннанов, насчет ребятишек всегда все шло вот как по маслу, – похвалилась она, торопливо жуя бутерброд. – У мамки нас десять штук, и все как горох из стручка высыпались. А чайку еще не осталось?
– Надо же – небо и земля! Не то что Тельма. Как у нее все просто, – удивлялась Мэри, спускаясь в кухню с пустым подносом.
– А чего от нее ждать. Тоже мне, соль земли. Голос здравого смысла. – А помнишь, как Тельма убивалась…
– Это из-за того, что она чувствовала на себе вину. Так или иначе она дала себя уговорить отдать ребенка. А Эйлин – католичка. Католики придут на исповедь, покаются – и привет, вся вина с них снимается. Греши дальше. Я всегда говорила, католическая церковь хитрющая…
– Эйлин не ходит к исповеди.
– Сходит. Помяни мое слово.
Через неделю Эйлин покинула дом на Пемберли-клоуз. Отправляясь оттуда на работу в другую больницу, куда ее брали по протекции сестры Блэшфорд, девушка была полна самых радужных надежд.
– В случае чего – обращайтесь ко мне, я помогу! – со смешком бросила она на прощанье подругам.
А после обеда приехала новенькая – невысокая, чернявая, розовощекая и суетливая толстушка. Из Ливерпуля. На пятом месяце беременности. Ее обрюхатил любовник, который выгнал ее из дому, потому что встретил другую, которая не ложилась с ним в постель, опасаясь забеременеть. Новенькую звали Ширли, ей было восемнадцать лет, и она болтала без умолку, даже когда легли спать и выключили свет, пока Пэт не прикрикнула на нее: «Заткни фонтан!» Только тогда наступила блаженная тишина.
И тут послышались глухие рыдания.
26 февраля был срок родить Пэт. Она уже не работала на фабрике. Неродившееся дитя начинало давать себя знать. До сих пор беременность у Пэт была совсем незаметной, даже у Мэри живот был больше. А тут ее разнесло как на дрожжах. У нее ломило спину, ее мучила изжога. Характер тоже испортился.
– Чего она бесится? – допытывалась Ширли. – Молоко скиснет.
– У нее спина болит и изжога, – объяснила Мэри.
– Не у нее одной. Тут все такие.
– Ей уже недолго ходить, потерпи.
Но и сама Мэри почувствовала облегчение, когда холодной февральской ночью ее разбудила Пэт и сказала:
– Ну все. Час избавления настал. Ступай, детка, позови мамашу Блэшфорд.
У Пэт тоже родился мальчик. Роды прошли не так гладко, как у Эйлин, но и осложнений, как у Тельмы, не было. Через семь часов все кончилось.
– Будто кита родила, – поделилась она с Мэри.
– Как ты себя чувствуешь?
– Вся разбитая. Но зато пуза как не бывало. Как только встану, начну заниматься гимнастикой. Надо форму восстанавливать. – Помолчав, она тихо спросила: – Ничего не удалось подглядеть?
– Нет. Она меня опять на кухню загнала.
– Черт побери! Ну ладно, я, по крайней мере, смо-гу тебе сказать, сколько она мне отвалила. Держи. – Она сунула Мэри в ладошку клочок бумаги. – Это мой номер телефона. Позвони, как сможешь, поболтаем, – шепотом сказала она и громко добавила: – Хорошо бы сейчас выпить чашечку чаю.
– Пойдем, Мэри, надо дать Пэт отдохнуть, – сказала, входя в комнату, сестра Блэшфорд. Когда дело было сделано, она старалась не оставлять девушек наедине. Безопасность прежде всего – таков был ее девиз. Слава Богу, на этот раз все обошлось без проблем. Малыш крикнул только раз, и его сразу же забрали и увезли. Мэри надеялась, что ее ребенок тоже никому не доставит хлопот.
С отъездом Пэт Мэри лишалась собеседника, потому что с Ширли разговаривать было невозможно, она произносила монологи. И еще неизвестно, что за штучка займет место Пэт. У Пэт характер, конечно, не сахар, она была и резка, и эгоистична, но с ее уходом обрывалась тоненькая ниточка, связывавшая этот уединенный дом с остальным миром. И как щедро делилась она своим жизненным опытом – благодаря ей Мэри словно университет закончила.
– Не забудь, обязательно звякни мне через пару дней, – шепнула Пэт, укладывая сумку. Она уходила во всем блеске – фигурка что надо, кожа натянута, жакет сидит как влитой, туфли на высоких каблуках, а личико – прямо произведение искусства. – Я вообще-то не поддерживаю связь с подружками по несчастью, но должна признать, ты скрасила мое существование в этой конуре. Тельма – милочка, но эти закидоны насчет вины мне поперек горла встали. Да у меня и не получалось с ней разговаривать, не то что с тобой. Ты знаешь, чего хочешь, и не выпендриваешься. Не строишь из себя невесть что. – Пэт невесело усмехнулась. – С годами это пройдет. Надеюсь, твои мечты сбудутся. Но имей в виду, детка, тебе придется для этого постараться. Под лежачий камень вода не течет. Надо пошевелить задницей. Бери пример с меня!
Пэт была права. Ей пришлось проделать большой путь. Это заняло у нее семь лет. Интересно, где я окажусь через семь лет, в семидесятом году, подумала Мэри. Скорее всего уже в Голливуде.
– Теперь твоя очередь, – напомнила Пэт. – Работать тебе осталось неделю, потом пару месяцев посидишь дома, и тогда пробьет час твоего освобождения.
– Такси ждет! – объявила сестра Блэшфорд.
– Я готова, – откликнулась Пэт, подхватывая новенький чемодан.
– Ну, пока, детка! – сказала она Мэри, приветственно поднимая руку. – Не могу сказать, что приятно провела время, но рада, что познакомилась с тобой.
– Я тоже рада. Удачи тебе, Пэт.
Мэри искренне горевала, расставаясь с Пэт. Хотя они не понравились друг другу с первого взгляда, вскоре почувствовали взаимную симпатию. Пэт заражала Мэри уверенностью в себе. Теперь, когда с каждым днем ее тело становилось все более чужим и безобразным, когда ее стали одолевать боли и неприятные ощущения, Мэри вдруг почувствовала себя такой же растерянной, как в день своего прибытия в Брикстон. Ближайшее будущее казалось мрачным – за ним не виделось никакого просвета.
После обеда явилась новенькая. С полудюжиной чемоданов. Ее звали Беверли. Платиновая блондинка с уложенными парикмахером волосами, одетая с иголочки по самой последней моде. Ее соседкам не доводилось видеть такой одежды, специально сшитой для будущей мамы; сами они носили простые цветастые халаты, купленные из заработанных на фабрике денег. Беверли выглядела шикарно: черные шелковые брюки со шнуровкой вместо «молнии», ярко-красный с золотом жакет из китайского шелка с широкими рукавами и воротником-стойкой, черные замшевые туфли наподобие балетных тапочек с бархатными шнурками. Прическа у нее была как у Мерилин Монро в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок». Ей исполнился двадцать один год, рожать предстояло через семь месяцев, и она утверждала, что состоит в браке, но муж оставил ее, узнав, что она беременна, и к тому же ей пришлось уйти с работы, потому что беременных в манекенщицах не держат.