«Почему так поздно? И зачем ехать мне?»
— Это встреча с кредиторами. Ты будешь моим гарантом, что я верну деньги. Только оденься покрасивее, пораскованнее.
Вспоминаю, что мама часто сопровождала папу в деловых поездках. Мне всегда было интересно, для чего она с ним едет, и мне родители объясняли, что это повышает статус папы. Значит, отчим хочет поднять свой статус? Если это поможет ему в решении проблем, почему нет…
Надеваю свое самое нарядное платье, в котором ходила в театр, а Гена ждет, развалившись на диване. Он уже не плачет, глаза сухие, горят, на щеках лихорадочный румянец. Увидев меня, отчим начинает громко смеяться.
— Агата, мы же не в церковь идем, это платье похоже на занавеску! Давай-ка я тебя одену.
Он выходит и возвращается с платьем, наверное, это мамино, хотя она вряд ли бы стала такое носить. Надеваю, выхожу и смотрюсь в зеркало.
Оно слишком короткое и облегающее, вырез глубокий, оно больше похоже на комбинацию. Я в нем как голая. Мотаю головой, но Гена хватает за руку и говорит со странным свистом, воздух будто сквозь зубы выходит.
— Останься в нем, Агата, тебе очень идет. Ты просто красавица. Не бойся, я тебя в обиду не дам, ни на шаг не отпущу… — и правда делает шаг навстречу, в глазах вспыхивает незнакомый блеск.
Отбираю руку и толкаю его в плечи. Он будто в себя приходит, трет ладонью лоб.
— Что ты, Агатка, говорю же, буду твоим телохранителем, а платье тебе правда идет.
Смотрю в зеркало и невольно отмечаю, что это правда, я какая-то совсем другая в этом платье. Взрослая. Но выйти из дома так все равно не могу, набрасываю на плечи прозрачную шаль, она спадает до пола и прикрывает грудь и ноги. Гена отходит в сторону, уступая мне дорогу.
Он за рулем, я сажусь на заднее сиденье. В голову приходит, что можно продать машину, и я пишу Гене, но он отвечает немного раздраженно:
— Машина в кредите, Агата, я не могу ее продать.
Он уже совсем другой. Сейчас передо мной уверенный в себе мужчина, хорошо одетый, красивый, и в душу снова закрадываются сомнения. А действительно нет другого выхода? Если бы я могла спросить у мамы или хоть у кого-то.
С тех пор, как мама вышла замуж за Грабова, от нас отдалились папины друзья и знакомые, а мама рассорилась со всеми своими подругами. С Натали они вообще враги, я так поняла, та пыталась соблазнить Гену. Машина тормозит, отчим помогает выйти.
«Куда мы приехали?» — спрашиваю одними губами Гену, он ухмыляется.
— Сейчас увидишь. Тебе понравится.
Запахиваю шаль, осматриваюсь. Ночной клуб. Признаюсь, мне интересно, я никогда не была в ночных заведениях. Крепко держусь за локоть Грабова, он кладет ладонь на мою руку. И вообще, отчим чересчур деликатен и внимателен.
Проходим через холл и спускаемся по лестнице, там нас встречает мужчина то ли армянин, то ли грузин, я их путаю. Хотя у папы в заказчиках их было много.
— Саркис Ваграмович, я ее привел, — Гена ему разве что в ноги не кланяется.
— Ну покажи свою красавицу… — начинает тот и замолкает, увидев меня. Я снова чувствую себя голой и кутаюсь в шаль. Мужчина поворачивается к Гене. — Это же полный…
— Тише, Саркис Ваграмович, — отчим снова почти кланяется, — не пугайте девочку.
— Ну что ты, конечно нет, — мужчина меняет тон и обращается ко мне очень ласково: — Пойдем, моя хорошая, нас уже ждут.
Такое внимательное и уважительное обращение вселяет надежду. Наверное, мы сейчас сможем поговорить о долге Гены. Вдруг у меня получится их упросить подождать? Или разрешить ему отработать? Или мне. От меня не так много толку, но я могла бы мыть полы, я уже научилась дома после того, как разбежалась прислуга. И посуду тоже…
Саркис тянет меня за собой, я цепляюсь за Гену — все равно страшно одной, — и мы втроем входим в помещение за резной дверью.
Мне становится трудно дышать, грудь будто сдавливает. Гена выдирает из рук шаль и толкает меня в центр, там небольшое возвышение. Как будто маленький зал для зрителей со сценой, тут было бы удобно показывать небольшие пантомимы, мы такие любили смотреть с папой…
Оглядываюсь по сторонам — одни мужчины, все сидят в креслах и выглядят очень прилично. Слишком странные взгляды на меня бросают, и я невольно обхватываю себя руками.
— Господа, прошу внимания, — говорит худой мужчина с бородкой, — позвольте представить: Агата!
В помещении воцаряется тишина, прерывающаяся лишь чьим-то покашливанием.
— Какая же это Агата, это настоящий ходячий грех, Махмуд, — говорит один из сидящих. — Даю сразу десять тысяч.