Арэнкин сел на землю в отдалении от костра, вытащил резную деревянную трубку и зашарил в поисках табака.
– Рекомендую, – услышал он голос за спиной, и мохнатая лапа протянула ему сверток из плотных листьев.
Арэнкин обернулся.
– О, благодарю, Ценьан! Надеюсь, ты меня поддержишь?
Рядом с ним сел, скрестив ноги, вазашек с коричневой длинной шерстью. В пасти у него также находилась трубка причудливой формы, похожая на маленький кальян.
– С удовольствием!
Арэнкин раскрыл листья и принюхался:
– А это еще что?
– Пятнадцать лет выдержки, – гордо отвечал Ценьан. – Отборные мухоморы, перетертые с пчелиным ядом, лимонником и еще кое-чем.
Арэнкин недоверчиво покосился на вазашка, а тот уже набил трубку и подобрал отлетевшую от костра головешку.
– Давай-давай, – неразборчиво пробормотал он, затягиваясь. – Не все вам своей бурдой травиться.
Наг махнул рукой и последовал его примеру.
– Как мой сын? – после некоторого молчания спросил вазашек.
Арэнкин неохотно приоткрыл глаза. Ему совершенно не хотелось говорить. Тем более, он не знал, что ответить. Вместо него ответил Шахига, незаметно подсевший к ним:
– Лентяй и задира, – отрезал он. – Но для его возраста это нормально. Я его заставляю чистить башни сенгидов, а он швыряется в меня их содержимым. Лучше не придумаешь. Однажды довел меня до того, что я замахнулся на него мечом…
– И?..
– Увернулся. Кувыркнулся в навоз по уши, нащупал какую-то палку и отбил удар. Гаденыш.
Все трое рассмеялись. Арэнкин затянулся еще раз, смакуя вкус дикой смеси.
– На следующее утро пришел ко мне, – продолжал Шахига. – Так, мол, и так, господин, простите, больше не буду. Готов учиться. Сейчас вполне сносно орудует коротким кинжалом и потрошит чучела зубами. Нет, Ценьан, благодарю покорно, видеть не могу твои мухоморы…
– Я хочу, чтобы он стал воином.
– Чтобы Кусинг стал воином в нашем понимании, его нужно учить, как учили нас, как мы тренируемся сами. Ваши дети станут сильными защитниками, но не воинами.
– Нам этого достаточно. Нам нужно, чтобы наши земли было кому защищать не только вилами, не более того. А все эти ваши…
– Замолкни! – рявкнул вдруг Арэнкин изменившимся тоном.
Ценьан отмахнулся от него и улегся на землю, блаженно затягиваясь. Наг с легкой досадой посмотрел на него. То, что для других являлось сильным наркотиком, нагу было, что называется, по колено. Человека эта смесь убила бы, у лучника вызвала бы галлюцинации, вазашка расслабила, зато наг был уверен, что даже после ведра сушеных мухоморов, его вряд ли хоть насморк прохватит. Но вкус, надо признать, отменный. Особенно в сочетании с вином.
– Что карлики? – спросил он, в свою очередь.
– Не успокаиваются, гады. Месяц назад прокопали ходы на юге, и оттуда полезли эти земляные твари. Благо, недавно вернулись от вас юноши, дали достойный отпор. Десятеро мирных убиты. Но если б не защитники, все оказалось бы гораздо хуже. А так пока затихли. Ты ведь знаешь про Сабсер? – безо всякого перехода спросил вазашек.
– Было б странно, если бы не знал, когда я летал туда! – раздраженно ответил Арэнкин. – Дешевое у тебя зелье, Ценьан! Ни черта не успокаивает, а тут ты еще со своими вопросами. Сабсера больше нет.
Вазашек пожал плечами и принялся усердно жевать трубку. Арэнкин с удивлением увидел, что его трубка прогорела, выколотил и набил ее заново. Он перевел взгляд на Елену. Девушка, похоже, немного утомилась и сидела на земле рядом с жунами. Наг сощурился, присматриваясь к ней. Он о чем-то думал. Это не укрылось от внимания вазашка.
– Что, хороша? – он приподнялся и оценивающе оглядел девушку. – Пфф! И что ты там нашел?!
– Заткнись, никчемная крысиная морда, – лениво ответил наг. – Вне вашего вкуса любая женщина, у которой уши не покрыты шерстью!
Спорить не хотелось. Вазашки были простым народом. Ценьан не обратил внимания на оценивающий, расчетливый взгляд нага, холод которого не могли растопить даже муспельхские огни.
Наг чуть улыбнулся жестко сжатыми губами, отшвырнул в сторону опустевшую бутылку, твердым шагом (да, дешевая смесь!) прошел к костру и предложил Елене руку.
Под веками немного посветлело, по обнаженным рукам шел холодок. Елена приподняла голову, протирая глаза, и обнаружила, что лежит на траве, укрытая шерстяным плащом. Голова гудела. Она снова зажмурилась, восстанавливая вчерашний вечер. Пили, танцевали с огнем. Потом без огня. Потом снова пили, что-то тяжелее и крепче вина. Пришла Имра в компании Четима и Токуса (она вообще с ними подозрительно много времени проводит – автоматически отметила Елена). Четим грозился порвать всех на "бохенский вымпел" своим чаранго, но кончилось тем, что лишь порвал сразу две струны. Токус играл на флейте. Потом заявился птицелюд с инструментом, похожим на банджо. Четим к тому времени старался уснуть под деревом, то и дело порываясь приобнять красавицу муспельхку. Банджо у птицелюда вскоре отобрал молодой наг (помнится, очень красивый и улыбчивый). Много пел и что-то рассказывал. Арэнкин изредка поправлял его и вставлял пару слов… Ну все, можно с чистой совестью открывать глаза.
Рядом тлели остатки костра. Вокруг спали, разметавшись на остатках травы, муспельхи, неподалеку резвились рыжие лисы с шерсткой, невероятно красивой в предрассветных лучах. Елена плотнее закуталась в плащ, зябко передернула плечами. Рядом с собой она обнаружила Арэнкина, который мирно и ровно дышал во сне, прислонившись спиной к дереву. По окрестностям стлался низкий туман.
Едва она пошевелилась, он открыл глаза. Сразу, без малейших признаков сонливости. Улыбнулся одними губами:
– Наутро после такого количества вина и танцев, лучшее, что может произойти – это хорошая верховая прогулка. Позволишь?
Арэнкин поднялся и из его груди вырвался протяжный звук, похожий на смесь свиста с шипением, тихий и призывный. Не минуло и пяти ударов сердца, как заслышался мягкий шелест травы, и на поляне показалась черная летучая мышь на четырех лапах. Арэнкин огладил сенгида по шерсти, сказал несколько непонятных слов, легко подсадил девушку и вскочил сам. Удивительное ощущение! Руки погружаются в жесткую теплую шерсть, под бедрами перекатываются сильные мышцы. Сенгид значительно крупнее лошади, он шипит, нетерпеливо переступает лапами. Арэнкин одной рукой крепко обнял ее за пояс, другой ухватился за длинную шерсть на загривке сенгида и сказал:
– Ничего не бойся.
Сенгид сорвался с места. Намертво вцепившаяся в его шею Елена могла поклясться, что он не скачет, а плывет по пелене тумана, превращая его в клочья. Понемногу страх отпустил, и она принялась оглядываться по сторонам. Они вырвались на дорогу, затем свернули, помчались по огромному полю. От бешеной скорости ветер свистел в ушах. Сенгид понес их к самому краю крутого обрыва, Арэнкин осадил летуна и спрыгнул, помог спешиться Елене.
Вольно гулял ветер, рвал волосы, Елена смотрела вперед и забывала дышать.
На бескрайних просторах, насколько может охватить взор, перед ними расстилается белое поле облаков, клубящихся, изменчивых, рвущихся, плотных. Позади чернеет лес, правее высятся горы, а все остальное пространство занято небом, облака уходят к горизонту сливаются с ним, гонимые ветром, мчатся в глубине.
– Ты здесь впервые? – спросил наг.
– Да… Что там, Арэнкин? Под облаками?
– Не все сразу, почетная гостья.
После легкого завтрака Елена отправилась на прогулку по Чертогу. Внимание ее привлекли звуки из тренировочного двора. Она увидела того молодога нага, который вчера играл на чаранго. Шахига, вспомнила она, его зовут Шахига. Он разминался с мечом. Не с тренировочным, со своим собственным, сверкающим в солнечных лучах. Шахига почти танцевал, стройный, сильный, спокойный. Улыбчивый, в отличие от других нагов, с тонкими черными усами и бородой. Наедине с мечом, против солнечных лучей, что падали тонкими стрелами сквозь листву. Он уклонялся от этих стрел, проскальзывал между ними. Перерубал резким движением – и тогда ослепительный блик отражался и уносился ввысь.