Сверкающий белоснежной улыбкой Шахига разлегся на сером камне, абсолютно обнаженный, ничем не отличающийся от обычного, хорошо сложенного мужчины. Медноволосый Кэнги рьяно щелкал ногтями по кристаллам. Его сходство с человеком исчерпывалось в районе пояса, где смуглая кожа переходила в тусклую медную чешую. Длинный змеиный хвост толщиной с человеческое тело обвивался вокруг каменного зуба и скрывался в водоеме. Тонким кончиком хвоста Кэнги лениво, методично взбивал лунный свет в легкую пену.
Мейетола вспрыгнула на камень, изящно вытянула стройные ноги. Кэнги перехватил взгляд Елены и рассек хвостом лунный свет прямо перед ее носом, подняв тучу искристых брызг.
– Не смешно! – огрызнулась девушка, забираясь на камень.
Шахига вынул из водоема руку, изуродованную длинным шрамом, придирчиво оглядел ее.
– Никак не проходит! – пожаловался он. – Аж с того пожара тянется. Спасибо еще, что левая.
– Тогда всем досталось! – Кэнги откинул за спину длинные волосы.
Елена с наслаждением вылила на себя пригоршню жидкого света. Медный хвост Кэнги извивался и ловил на себя лунные блики.
– Мейетола, не подскажешь ли, почему мой любимый крысеныш уже второй раз попал под арест? – поинтересовался Шахига.
– А у тебя, как всегда, в любимчиках исключительно последние прохвосты? – парировала нагини. – Я не терплю, когда передо мной разыгрывают клоунады. Много таланта не нужно, чтобы дрыгать лапами и орать "ой-ой, умираю!"
– Ну, ну… – добродушно отозвался Шахига. – Доля шутки не помешает. Гансик довольно способен.
– На всякую дурь все они способны, – отрезала Мейетола.
– А я ни на кого не жалуюсь! – заметил Кэнги. – Я с ними вожусь на следующий день после занятий Арэнкина. Они приходят в таком состоянии, словно их неделю на дыбе растягивали.
– Ты недалек от истины, – фыркнул Шахига. – Ох, я никогда не забуду, как пару лет назад какие-то особо одаренные кандидаты поймали ворона, научили его орать во всю глотку "Ар-р-рэнкин кр-р-ретин!" и привязали к стене тренировочного двора! Я чуть не умер от смеха!
– И сколько же кандидатов дожило до конца обучения? – скептически поинтересовалась Елена.
– Не помню, не пересчитывал. Помню, что в наказание Охэнзи отдал их на растерзание Арэнкину на целую неделю без перерывов.
– Бедняги! – с искренним сочувствием усмехнулась Елена.
– Не то слово! – подтвердил Кэнги. – А помнишь, Шахига, как тебе в спальню подпустили несколько мешков пауков?
– Да, было, было… Чем-то я им тогда не угодил. Попросил, чтоб в следующий раз змей подсовывали, я их как-то больше люблю… Мейетола, право, не придирайся к Гансику, мне без него скучно!
– Не протежируй, Шахига. Плохой тон.
– Зануда!
– Разгильдяй!
Елена сползла с камня и с головой окунулась в лунный свет. Мир тонул в морозных искрах, в холоде, в бронзовом кубке с вином, в черной постели, в высоком и близком звездном небе. Мир существовал в терпком аромате яда, в холодном блеске меча, в посвисте крыльев сенгида. Мир растворялся в небытии и вечности.
У двери своей комнаты Елена прислонилась к каменной стене, оставляя подтеки от мокрых волос. Заходить она не торопилась. Мейетола выжидающе и чуть лукаво посмотрела на нее.
– Сама спросишь или мне намекнуть?
– Спрошу! Мейетола…
– Два пролета вверх и направо. Я не слишком люблю тебя, Елена, но все же, поверь, хорошо, что ты есть.
Нагини ушла. Шелковая накидка облегала ее тело, как мокрые крылья летучей мыши. Елена постояла еще немного. Кровь кипела, бурлила, переплескивалась через край. Она поймала себя на том, что кусает губы в нерешительности. Жизнь куда-то торопила и гнала, точно возмущенная долгим затишьем, не особенно интересуясь мнением своей хозяйки.
Арэнкин вернулся из вылета поздно ночью. Он предпочитал спать лишь необходимый минимум времени. Его окна выходили на юг, на черные резцы гор, бороздящих небо, отграничивающих страну нагов от остального мира.
Дверь распахнулась, резко, уверенно. Закрылась чуть осторожней, чтобы не издать лишнего звука. Легко, бесшумно босые ноги пересекли комнату. С волос на каменный пол стекала вода. Черный шелк казался переливающейся темнотой, обманом зрения.
Не говоря ни слова, боясь, что возмущенная жизнь вдруг успокоится и отступит, она запустила пальцы в меховую оторочку плаща, отчаянно вдохнула тяжелый стальной запах.
Не говоря ни слова, боясь, что видение исчезнет, он неловко взлохматил мокрые волосы, смял черный шелк…
Нет, это оказалось не видение. Ночная тьма ожила, вздрогнула, обернулась мягким покрывалом…
– От тебя пахнет ядом.
– Осторожнее, когда говоришь с нагом о таких вещах.
– Ох, боюсь…
– Не боишься. Ты ничего не боишься, землянка. Ты спокойно смотришь всем нам в глаза.
– Я ведь не знала, что этого нужно бояться.
– Сколько же в тебе энергии…
– Забирай. Для тебя – не жалко…
Медленные удары змеиного сердца резонируют с готовым выпрыгнуть человеческим пульсом. Он шепчет что-то на нечеловеческой речи, зарывается лицом в ее волосы. Она отвечает на родном языке, задыхаясь от наслаждения и внезапно подступивших слез. Оба понимают друг друга.
– Спи. Ты устал…
– Нет, я не буду спать. Не сегодня. Тем более, скоро рассвет. Мне нужно лететь.
– Ты только что вернулся.
– Да… Это как наркотик. Только хуже…
– Как ты себя загоняешь… Ты одержимый.
– Я живой…
– Что?
– Ничего. Засыпай, Елена. Я хочу, чтобы ты уснула в моих объятиях.
Она проснулась, когда уже совсем рассвело. Арэнкина рядом не было. Не было ни его меча, ни походного облачения. Елена села на постели, прижала к лицу черное покрывало. Открылась дверь. Вошла девушка-прислужница и осведомилась, не нужно ли чего.
– Да, – отозвалась Елена, глядя в окно. – Принеси мне одежду из моей комнаты…
Глава 7.
Огима-Гирмэн вернулся в замок на рассвете.
Он облачен в тяжелое серое одеяние, инкрустированное камнями и металлическими чеканными чешуйками, с высоким воротником в виде змеиной головы с раскрытой пастью. В длинную тонкую косу вплетена мертвая змея, на руках перчатки из змеиной шкуры. Толстый щитомордник уютно свернулся у него на коленях. Вождь поглаживал его по гибкому телу и помешивал палочкой в чаше с ядом. Он поймал свое отражение в обсидиановой пластине и чуть улыбнулся, смягчая жесткие черты.
"Здравствуй, родная моя…"
Нет, пафосно и глупо.
"Я любил тебя, Елена. Любил всю человеческую жизнь…"
Демиурги великие, до чего же бездарно!
Он обвел пальцем почерневшую серебряную маску, что лежала перед ним. Прорези для глаз безмолвно таращились вверх.
"Найди меня в Поднебесье!"
И кто только вложил в уста умирающему эти слова?
Гирмэн точно знал, что начал осознавать свою сущность с того мгновения, как рука Елены прикоснулась к его руке. Ему хватило сил, чтобы извлечь из себя часть неземной энергии и вложить в нее через это прикосновение. Он успел сказать лишь четыре слова. Этого оказалось достаточно.
Горные лучники не промахиваются. Земной маори поднял лук, так как не сразу увидел в ней его знак. Рука лучника дрогнула в последний миг, и он пропустил ее.