— Приехали, — сказал он. — Как насчет того, чтобы погреться?
Я огляделась. Мы остановились в небольшом, незнакомом мне переулке, среди жилых домов, и у меня мелькнула шальная мысль, что Серхио самонадеянно привез меня к себе. Но тут я заметила вывеску бара, который приютился в подвале ближайшего дома, и поняла, что он всего-навсего предлагает мне выпить чего-нибудь согревающего.
Почему бы и нет?
Мы спустились вниз по выщербленным каменным ступенькам, Серхио крепко держал меня за руку, чтобы я не упала. В этом не было никакой необходимости, но держаться за его широкую крепкую ладонь было приятно, и я не возражала. Не без усилия он толкнул тяжелую входную дверь, и мы вошли внутрь.
Там было темно, тепло и накурено. Правда, пахло не едким сигаретным дымом, а благовониями пополам с табаком. С непривычки у меня немного закружилась голова, но Серхио уже вел меня между столиками, отвечая на приветствия сидевших за ними людей. Его тут явно знали. Мы перешли в соседний зал, попросторнее. Там было совсем мало посетителей. Мы сели за деревянный, грубо сколоченный стол в углу, и я с наслаждением прислонилась к стене, понимая только сейчас, насколько устала и замерзла.
Вопреки ожиданию и традициям Серхио не стал спрашивать, что мне заказать. Он сходил к барной стойке, и скоро нам принесли глинтвейн с фруктами, восхитительно горячий глинтвейн, ароматный, согревающий, опьяняющий. Я обхватила бокал обеими руками, сделала большой глоток и… больно обожгла язык и губы.
— Осторожнее, — рассмеялся Серхио. — Обморожение плюс ожог — вещь нешуточная.
Я последовала его совету, и горячее вино потекло по жилам, затуманивая разум. Сидеть в полутемном теплом углу, потягивая глинтвейн, было здорово, наблюдать за тем, как пляшет огонек свечи на столе — увлекательно, смотреть время от времени на точеный профиль Серхио — приятно. Думать я буду завтра. Сегодня — только чувствовать.
— Ты так и не сказала, как тебя зовут, — с легким упреком проговорил Серхио.
— Всего лишь Маша, — попыталась пошутить я.
Неудачно попыталась, хотя он прилежно растянул губы в улыбке. Нам принесли еще по глинтвейну, и я перестала укорять себя за то, что не могу поддержать беседу. Великая вещь — алкоголь. Развязывает языки молчаливым, веселит унылых, успокаивает несчастных, придает смелости трусам. Теперь я могла спросить Серхио о чем угодно. И сделать все, что угодно. Например, коснуться его руки, лежащей на столе. Провести по волосам, дотронуться пальцем до нежной щеки…
Могла, но не делала, и очень радовалась тому, что в состоянии контролировать себя. Пока.
Но вот удержаться от глупых вопросов не смогла.
— Ты действительно испанец?
— Наполовину, — кивнул он. — Моя мать родом из Каталонии.
— Как Мерседес из «Графа Монте-Кристо», — хихикнула я.
Серхио кивнул без тени улыбки.
— Отец познакомился с матерью в Испании, а потом привез ее в Россию. По паспорту я Сергей, — зачем-то добавил он.
Я была разочарована. Сережа. А Серхио, значит, всего лишь уловка, чтобы привлекать внимание доверчивых барышень. Ах, как романтично! Ах, как мило! Серхио — это совсем не то, что Дима, Володя или тот же Сергей. Верно задумано.
— Хочешь еще что-нибудь? — заботливо спросил он.
— Глинтвейн, — ответила я, не понимая, с какой стати у меня заплетается язык.
Но он заказал чай с душистой травкой и пирожные, которые я, к своему стыду, уничтожила в один присест.
Но это еще полбеды. Я позорно забыла о том, что когда-нибудь мне придется пойти домой, и дождалась напоминания от Серхио.
— Уже одиннадцатый час, — заметил он. — Наверное, нам пора.
Я была готова под стол залезть от стыда.
— Куда тебя отвезти? — спросил он.
— К ближайшему метро, — буркнула я.
— А какое метро ближайшее к твоему дому? — хитро улыбнулся он.
— «Юго-Западная».
— Значит, едем на «Юго-Западную». А дальше покажешь.
Сопротивлялась я недолго. На самом деле мне очень не хотелось, чтобы этот замечательный вечер заканчивался. Пусть Серхио-Сережа везет меня куда угодно, лишь бы только я прижималась к нему и слышала рев его мотоцикла…
Увы, Серхио мчался как сумасшедший. Наверное, торопился от меня избавиться, сообразила я потом. Но в тот вечер, одурманенная глинтвейном и дождем, я никак не могла взять в толк, почему все закончилось так быстро и почему мне невыносимо грустно.
Все выходные я прохандрила. Пыталась вспомнить что-нибудь из своих бессвязных разговоров с Серхио, и то, что вспоминалось, было ужасно. Глинтвейн развязал мне язык, но не сделал меня ни умнее, ни остроумнее. Утешало меня только то, что я твердо знала, наши с Серхио пути больше никогда не пересекутся. Какое счастье.