— Когда вы начинаете рассказывать о своей роли, понимая ее дуальность, то есть видя противоположную ей роль, то вы разотождествляетесь с этой дуальностью. Если вы об этом не рассказываете и не видите дуальность своих ролей, то продолжаете с ней отождествляться.
— Получается, что рассказ — это выход из страха.
— Совершенно верно. Я рассказываю различные, в том числе, страшные сказки о собственном персонаже. При этом я всегда вижу, что это сказки, а мой персонаж всего лишь игрок в мире иллюзий. Персонаж я использую для исследования старой матрицы одностороннего восприятия во всех ее проявлениях, что позволяет мне видеть закономерности ее функционирования. Вы не можете целостно видеть то, с чем отождествлены. Разотождествившись с персонажем, вы можете рассказывать о нем как об опыте. Вы разотождествляетесь с опытом, приобретенным личностью, а значит и с личностью. Личность и есть опыт.
— Почему-то речь заходит о неком состоянии. Возникавшее у меня состояние не требовало проговора. Состояние разотождествления просто есть. В этом состоянии очень легко видеть двойственности.
— Каково видение того, что ты не отождествлен с этим состоянием?
— В этом состоянии очень легко видеть двойственности.
— У тебя это состояние постоянно?
— Нет.
— Какой процент по времени занимает это состояние?
— Если взять в процентах к прожитой жизни, то не потянет даже на десятую долю процента.
— Замечательно. Что же ты делаешь всё остальное время?
— Нахожусь во сне.
— Мы сейчас заговорили о том, как разотождествиться со сном на моем примере. Я рассказываю о своем персонаже как об опыте. Рассказываете ли вы о своем персонаже как об опыте? Считаете ли вы проживания вашего персонажа опытом? Принимаете ли вы в себе весь этот опыт? Нет. Вот в чём основной тормоз вашего осознания себя в целостности.
— Кто решает, принимать опыт или не принимать?
— Решаете только вы.
— Я хочу принять, но что-то не пускает.
— Кто это вы? Например, вы — предатель. Вы получаете опыт предательства. Так кто же решает, рассказать о нем или нет? Кто? Вы говорите, что хотите принять себя. Я говорю: «Рассказывай об опыте предательства». И что же происходит?
— Я не вижу такого опыта.
— У вас есть знакомые, предававшие вас?
— Есть.
— И это вы. Их опыт это ваш опыт, но вы его не видите. Вы видите его в них и осуждаете их за этот опыт. Но если вы увидите его в себе, тогда вы не сможете их осуждать. Привычная система работы старой матрицы восприятия — это осуждение в других людях того, что вы не видите в себе. Дело в том, что вы уже не сможете осуждать других людей, если видите этот опыт в себе.
— Можно помедленнее.
— Ум засуетился и попал в ступор. Ломается привычная картина восприятия. Вам привычно обвинять и осуждать кого-то, при этом чувствовать свою гордыню, потому что вы-то не предатель. Вы осуждаете других предателей, предавших вас. Я же вам говорю, что этот предатель — вы и опыт предательства тоже ваш. Если вы увидите в себе предателя, то уже не сможете осуждать тех, кто, как вам кажется, вас предал. Вот мы сейчас наблюдаем, что происходит с человеческим существом, когда ему показывают две стороны его самого. Что сейчас с вами происходит?
— Здесь есть еще один оттенок. Я чувствую в себе предателя, но не хочу им быть. Не могу его принять.
— Замечательно. Если вы его примите в себе, то не сможете осуждать других за предательство и не сможете испытывать гордыню, что вы не такой. Все носятся со своей гордыней, а механизм ее действия я показал.
— Что же тогда останется?
— Ничего не останется. Тогда я не могу быть человеком, который звучит гордо. Эта фраза — провозглашение гордыни эго. Чтобы ваше эго звучало гордо, необходимо унижать других людей, и по сравнению с ними вы будете весь в белом. Я говорю просто и по-русски. Понимаете ли вы это простое русское изложение? Такое понимание зависит от того, принимаете ли вы противоположные стороны самого себя или нет. Вам нужно принять в себе негативные стороны своей личности. Тогда вы не сможете осуждать за это других и тем более иметь жалость к себе. Когда вас предают, вы упиваетесь жалостью к себе и гордыней от осуждения человека, предавшего вас.
— Как же тогда проявляться по-другому? Получается полное бездействие.
— Вам надо изменить старую систему восприятия себя и других. А этого вы пока не можете сделать. Вы нутром чувствуете, что Пинт говорит что-то правильное, но вы этого делать не желаете. Пинт говорит, вы слушаете и продолжаете ничего не делать. Если же вы начнете это делать, то вашей исключительности и гордыне наступит конец. А ваше эго не хочет такого конца. Тогда вашему эго надо меня обвинить, я же хочу его конца, поэтому я плохой. Хотя вы приходите сюда именно за этим. Но конец не наступает и не наступает. Он всё еще близко. Ваше существование можно назвать околоконечным. Вы бежите, бежите за этим концом, а как только его уже видно, вы прячетесь или бежите обратно. Я описываю то, что есть, и это производит на вас определенное впечатление. Вы нутром чувствуете, что это так, но эго говорит: «Нет! Мы этого делать не будем».
— Надо же что-то делать?
— Так я вас и призываю к действию, а вы этого действия боитесь. Потому что это конец вашему одностороннему эго и связанному с ним состоянию борьбы.
— Конец, прежде всего, моему авторитету.
— А что вы за него так держитесь? Например, вы можете сказать, что не будете меня уважать за то, что я сделал что-то не так, как вам хотелось. Я скажу вам, что и не надо меня уважать. Я соглашусь со всем, что вы скажете обо мне. Но ваш ум создал представление, что тогда Пинт потеряет авторитет. Он уже не будет авторитетом для вас, а вашему уму нужен авторитет. Это всё формы галлюцинаций. Все здесь галлюцинируют, только каждый по-разному. Кто-то в моем лице боится потерять авторитет, кто-то боится в моем лице потерять источник знаний и так далее. И в этой атмосфере у нас происходит то, что происходит. Сейчас я рассказываю видение ситуации с моей позиции. Я делаю нечто и продолжаю делать, но и показываю, к чему приводит то, что я делаю. Что теперь вы предложите мне делать? Я спрашиваю совета у вас.
— Я не знаю, что предложить, только вижу, что страх оказывается не тем, от чего нужно бежать, а, как раз, является сигналом, от которого нужно отталкиваться и начитать проговаривать. Он является помощником. Страх присутствует всегда, и придумывать ничего не нужно. Мы же бежим от страха.
— Совершенно верно. Либо вы начинаете исследовать свой собственный страх, либо бояться его и стараться убежать, правда, непонятно куда. Страх страха или исследование страха — две совершенно разные позиции. Я усиливаю в вас этот страх. Вы начинаете бояться собственного страха и бежать. Я предлагаю вам исследовать страх, вы же продолжаете от него убегать.
— И убежать никак не можем.
— Я спрашиваю: «Как ваше состояние?» Вы говорите, что вам страшно. Я предлагаю посмотреть на свой страх. Вы говорите, что боитесь и продолжаете убегать от него.
— Вот и видишь свой страх…
— Да не видишь ты свой страх. Если ты видишь свой страх, тогда почему бежишь от него. Потому что очень страшно, вот и бежишь, но не видишь от чего. Это то, что с вами происходит.
— Я не могу с ним справиться.
— Тебе надо остановиться, повернуться и посмотреть на него, но ты боишься его и бежишь. Я бегу с тобой рядом и кричу, что это просто иллюзия. Ты соглашаешься, что это иллюзия, говоришь, что уже видишь ее, но продолжаешь бежать еще быстрее. Я спрашиваю: «Почему тогда ты бежишь?» Ты говоришь, что боишься ее. Значит, ты ее не видишь.
— Эта иллюзия — всё-таки наша жизнь.
— «Эта иллюзия — моя жизнь, и я бегу по своей жизни». Я говорю тебе, что это не та жизнь. Ты утверждаешь, что у тебя нет другой жизни. А меня ты просишь: «Ты беги рядом со мной, мне приятны твои разговоры, но я буду продолжать убегать от своего страха, потому что боюсь его». В течение всего семинара я бегу за вами, а вы бежите от своего страха. Потом я исчезаю, и вы говорите, что вам очень страшно, потому что нет Пинта, напоминающего, что страх — это иллюзия. Когда Пинт рядом и напоминает, что это иллюзия, вы всё равно бежите от страха. «Он мне помогает разбираться с тем, чего же я боюсь, но я всё-таки боюсь и продолжаю бежать», — говорите вы. Я описываю то, что есть. И что с этим делать?