Я в ужасе поднимаюсь, но Вистан лишь толкает меня в плечо, посадив обратно на стул.
— Нет, дорогая невестка, не шевелись. — Он гладит меня по волосам, как отец свою дочь. — Сиди на месте и наслаждайся шоу.
Позади меня оказывается ещё один из серебряных. Он кладёт свои крепкие руки мне на плечи, вдавливая вниз. Теперь я ни за что не смогу встать со стула, остаётся лишь беспомощно сидеть.
И смотреть...
Смотреть на то, как Гаю задирают чёрную рубашку, оголяя спину.
Смотреть на то, как Вистан вытаскивает из нагрудного кармана сигару, а потом зажигалку.
Смотреть на то, как огонь касается кончика сигары.
— Нет! Пожалуйста, не надо! — кричу я, а руки на моих плечах словно тяжелеют, снова надавливая на меня сверху.
Вистан меня игнорирует.
А я не могу перестать видеть двенадцатилетнего Гая на полу, которого отец однажды впервые решил наказать таким ужасным способом.
Я хочу упасть на колени перед Вистаном и умолять его прекратить. Я съёживаюсь, глядя на то, как сигара уже касается ещё чистого от шрамов маленького участка кожи на спине Гая. А потом я слышу характерный звук тушения, но не слышу голоса, полного боли, который должен был бы за ним последовать.
— Прошу вас! — кричу я в слезах. — Умоляю!
Но кричать уже очень поздно.
Потому что сигары — одна за другой — тушатся о спину Гая, оставляя ожоги, которые затем затянутся в новые шрамы.
Мне так больно на это смотреть, что я закрываю глаза и больно вонзаю зубы в собственные губы до самой крови, чтобы отвлечься. А из глаз сквозь прикрытые веки всё брызжут слёзы, стекая по щекам целыми ручьями.
— Я вынужден был снова наказать тебя, щенок, — слышится голос Вистана, перекрывающий мои крики. — За очередную слабость. Хотя мне давно казалось, что ты больше слабости не знаешь.
Я хочу вырвать каждому из них сердце. Каждому. Но Вистану в первую очередь. Я думаю, что с удовольствием пустила бы ему пулю в голову прямо сейчас, если бы у меня была возможность вытащить откуда-то пистолет.
О спину Гая тушат следующую сигару, а мне кажется, что я сама вдруг ощущаю за него эту обжигающую боль на своей коже. Вистан вдруг обходит лежащего сына и направляется снова ко мне. Мужские руки всё ещё удерживают меня на стуле.
Я сглатываю.
— Добро пожаловать в семью, милая, — говорит он, широко улыбаясь. — Думала, всё будет так просто? Думала, что раз ты теперь жена моего сына, то всё изменится и забудется? Нет, прелестница. — Вистан бросает в рот виноградинку с тарелки с фруктами, лежащей на столе, и продолжает: — Я не могу теперь убивать тебя, это правда, но я попытаюсь отнять твой рассудок. И начнём прямо сегодня.
Он снова щёлкает пальцами. И словно по команде Гая поднимают с пола. Его рубашка разорвана, лоб покрыт потом, но тело обессилено от боли.
— Я не могу убивать своего сына, — продолжает Вистан. — Но я ведь могу попробовать убить его руками его прелестной жёнушки. Тогда появится причина убить и тебя – кровь за кровь.
У меня коченеет всё тело от его слов.
— Итак, вот что я предлагаю тебе. Я прощу предательство Нейтана Блэквуда и Зайда Парсы, оставлю в живых и Софи Вэлдон, если ты возьмёшь пистолет и выстрелишь в этого жалкого мальчишку. И посмотрим, будет ли Господь милостив к моему сыну и позволит ли ему ещё немного пожить. Если да, то такова воля Божья, если же нет... Увы, я отправлю к нему и тебя.
Мне кажется, что-то внутри меня медленно умирает, а я вместе с ним.
Глава 64
Как ощущается мёртвое сердце?
Конечно, оно вовсе не ощущается, оно же мёртвое. Именно это я и чувствую сейчас.
Вистан терпеливо ждёт моего согласия, а я знаю, что он не выпустит нас просто так. Он не поменяет решения, не позволит мне отказаться. У меня нет никакого выбора.
Я хочу умереть... Господи, пожалуйста, дай мне умереть, но не делать того, чего от меня требуют...
— Чейс, дай ей пистолет, — приказывает Вистан.
Мне в руку кладут чёрный пистолет — вроде того, которым я стреляла на стрельбище у Гая. У меня пересыхает горло, а руки начинают трястись. Я смотрю на своё оружие и понимаю, что им можно убить. Им можно отнять жизнь человека. И сейчас люди вокруг хотят того, чтобы я отняла жизнь у Гая...
Хочет его родной отец.
Волна тошноты подступает к горлу стремительно.
— Побуду милосердным, — продолжает он довольным насмешливым тоном. — Я дам тебе самой решать, куда стрелять. Ты можешь выстрелить сразу в голову, что означало бы верную смерть, а можешь попасть в более незначительные места. Решать тебе, так уж и быть.
Словно это упрощает мне задачу... Будто бы от этого мне сразу должно было стать легче... Вистан упивается моим страхом, моим разрывающимся сердцем, моей паникой, которая заполнила каждую клеточку моего тела.