Но мои руки всё ещё обнимают Гая, и мы всё ещё лежим на холодном полу какого-то сырого помещения, полного затхлости и пыли.
Я направляю взгляд к двери. Она всё ещё заперта. Я не знаю, сколько прошло времени, не знаю, надолго ли я вырубилась и наступило ли утро. Может быть, прошло только чуть больше часа? Или ночь уже прошла?
Привстав с груди Гая, я морщусь от неприятной боли в собственной ноге и разминаю руки. Потом поворачиваюсь к лежащему неподвижно парню.
— Гай? — тихо произношу я.
Он не отвечает.
— Гай, просыпайся, — шепчу я, осторожно тормоша его за плечо.
Взгляд падает на пропитавшийся кровью кусок платья, которым я обвязала ему рану, а внутри у меня вдруг всё холодеет.
— Гай? — повторяю я, боясь самого худшего. — Пожалуйста, очнись.
Но он всё ещё мне не отвечает.
Я едва не задыхаюсь, когда осторожно и со жгучим страхом тянусь к его лицу. Я касаюсь его кожи.
Холодная, как у мертвеца.
Как у мертвеца...
— Нет, нет, нет, нет...
Его рука безвольно лежит на груди, глаза закрыты, лицо бледное, словно из него вдруг выкачали всю кровь.
Я, кажется, теряю рассудок.
— Гай! Гай, пожалуйста, открой глаза!
И вот, снова.
Осознание даёт мне звонкую пощёчину. Такую, что у меня разом ломаются все кости. Такую, что взрывается каждый сустав.
Слёзы бесконтрольно вырываются из глаз, а потом реками текут по моим щекам, на которых ещё не успели высохнуть прошлые мокрые дорожки. У меня начинает дрожать тело, когда я на коленях подползаю к нему ближе и беру лицо в свои ладони.
— Прошу, — хриплю я. — Ты сказал, что не уйдёшь... Ты обещал...
У меня кружится голова, но я по-прежнему смотрю на его безмятежное бледное лицо, разговаривая с ним так, будто он всё слышит.
Я хочу верить, что слышит.
Я падаю лицом на его грудь, сжимая рубашку пальцами, и молюсь. Впервые в жизни я действительно молюсь. Я прошу кого-то, кто находится там, наверху, пощадить его. Вернуть его. Прошу, чтобы всё это волшебным образом обернулось в простой кошмарный сон.
— Я никогда не просила тебя ни о чём, — шепчу я, а голос всё пропадает и пропадает, превращаясь в беспомощный хрип, — но сейчас... Сейчас я взываю к тебе с одной единственной просьбой. Пожалуйста, — говорю я, — только не он...
Рубашка Гая намокает от моих слёз, в воздухе больше не пахнет кровью, а лишь отчаянием, вырывающимся из моих уст. Оно пропитывает собой кислород, которым я дышу, заполняет каждую клеточку тела, которое я имею.
— Прошу тебя, не забирай его, — плачу я сильнее. — Ну пожалуйста... Это всё, о чём я тебя попрошу...
Куда легче я бы смогла пережить падение с высоты или удар молнии. Я не ощутила бы боли такой же, если бы кто-то раскрыл мне вдруг грудную клетку и вытащил наружу моё сердце, пока я нахожусь в сознании.
Всё это показалось бы мелочью и пустяком по сравнению с тем, что творится в моей душе сейчас.
Из-под разорванной рубашки Гая виднеется татуировка: «Бездна взывает к бездне». И теперь мне всё становится понятно.
Это я стала его бездной.
Каждый громкий удар моего сердца издевательски напоминает мне: «Ты всё ещё жива. Ты, видно, отняла его жизнь, но зато продолжишь жить сама, как ни в чём ни бывало». Эти мысли рвут меня на части как пергаментную бумагу, с громким треском и шуршанием. Они бросают в меня камни, разбивая моё тело в кровь.
Один удар.
Второй удар.
Третий удар.
...
Сорок пятый удар.
Меня сжигают живьём. Меня делят на миллионы частей. Меня бросают в кипящую воду. А я всё ещё жива, хотя хотелось бы умереть.
Всё ещё дышу воздухом, который я отняла у человека, отказавшегося от всего ради меня.
Это моих рук дело. И я не заслуживаю права жить.
Но затем...
— Каталина?
Моя голова лежит на его груди, и я вдруг слышу это. А потом чувствую слабый, почти незаметный стук, который словно нарастает: либо в моём воображении, либо в реальности.
Я не поднимаю головы, не шевелюсь, превратившись в сплошной камень.
Я сошла с ума...
Я спятила...
Мне всё это снова мерещится...
Мне страшно. Мне кажется, если я вдруг подниму голову, голос исчезнет, стук прекратится. Рука, которая вдруг слабо ложится на мою голову, испарится.
— Каталина, — хрипит голос, а тело подо мной уже шевелится, — не плачь... Я всё ещё здесь. Я не ухожу.
И я в полной мере сознаю, что всё же не спятила.
Подняв голову, я вижу его красивые зелёные глаза. В них нет блеска, они потухли, но это больше не имеет никакого значения по сравнению с тем фактом, что он всё ещё жив.