— Да... Как он? — дрожащим голосом интересуюсь я.
— Мальчик потерял немного меньше литра крови, — сочувствующе отвечает женщина. — Три литра – летальный исход. Потерял бы больше, если бы не ваша повязка. Вы спасли ему жизнь.
А до этого едва не убила, выстрелив в него, хочу добавить я, но сдерживаюсь от подобных высказываний. Сейчас не время для самобичевания.
Я подхожу ближе и касаюсь кожи Гая. Сейчас я напрочь забываю о том, каким могущественным и опасным его все считают, какую власть он имеет, на что вообще этот парень способен. А сейчас он выглядит таким беспомощным, таким беззащитным, что мне хочется перенять на себя его раннюю роль и оберегать его от злодеев.
— Он ведь поправится? — спрашиваю я, чувствуя, как в глазах уже накапливаются слёзы.
— Да, конечно. — Медсестра мягко мне улыбается. Я уже успела отвыкнуть от добрых людей, видя столько зла вокруг, так что стоящая передо мной женщина вовремя доказывает, что добро всё ещё существует даже в стенах такого ужасного места как поместье Харкнессов. — Он пролежит пару дней точно, а мы проследим за тем, чтобы вернуть потерянный объём крови.
Значит, Гай не будет знать о том, что мне указал делать его отец, куда я сейчас поеду и чем буду заниматься. От этих мыслей мне и легчает и становится тревожнее одновременно. С одной стороны, у меня нет выбора, а Гай обязательно попытался бы что-то сделать, чтобы уберечь меня, этим гневая отца сильнее, а с другой — пока он спит и спокоен. Лучше второй вариант.
Я сперва глажу его каштановые мягкие волосы, открывая лоб, а потом наклоняюсь и оставляю маленький поцелуй. Обычно это он целует меня в лоб, а сейчас это делаю я. Такой милый и невинный поцелуйчик, полный нежности и заботы. Хочу, чтобы он оставался спокоен и отдыхал. Он заслуживает этого.
— Спасибо, — произношу я, вытирая всё же покатившуюся слезу с щеки. — Пожалуйста, позаботьтесь о нём как следует.
— Конечно, — кивает женщина. — Он будет в порядке, когда вы вернётесь.
Хочу уже отойти, оставить Гая и выйти из комнаты, пытаясь понять, как мне выполнить приказ Вистана, как вдруг мою руку кто-то хватает. Медсестра удивлённо переводит взгляд на кровать, я оборачиваюсь.
Гай всё ещё очень слаб, но ему удаётся приоткрыть веки и держать меня за запястье.
— Каталина? — произносит он тихо. — Это ведь ты? Пожалуйста, не уходи.
Я сглатываю ком в горле, приближаясь обратно к нему. Опускаюсь на колени перед кроватью, чтобы моё лицо было на уровне его.
— Ты очнулся, — улыбаюсь я. — Значит, не так всё плохо.
— Всё плохо, — шепчет он в ответ, пытаясь усмехнуться. — Я не могу сейчас обнять тебя так крепко, как мне хотелось бы.
Медсестра сообщает, что оставит нас поговорить на пару минут, и исчезает за дверью. Я благодарна ей за возможность побыть пару мгновений с человеком, рядом с которым весь остальной мир перестаёт для меня существовать.
— И снова ты думаешь обо мне, — произношу я, протягивая руку к его красивому лицу.
— Как я могу думать о ком-то другом, моя Роза? Ведь ты первая, о ком я думаю, когда просыпаюсь, и последнее, когда засыпаю. Ничего не изменилось с тех пор.
— Ты такой романтик, — хихикаю я.
— Только для тебя одной.
Я опускаю взгляд на его руку, к которой подсоединён катетер, и всё внутри снова сжимается. Мне так жаль, что это всё с ним происходит.
— Выздоравливай скорее, — говорю я, прижимая его ладонь к щеке. — У нас, кстати, теперь парные шрамы, как у настоящих романтических парочек.
И после моих слов он кратко смеётся, и видно, что ему тяжело даже просто смеяться, поэтому я кладу руку ему на грудь и говорю:
— Не мучай себя так, а я больше не буду тебя смешить.
— Я люблю тебя, Каталина.
Эти слова так быстро вырываются из его уст, что я сперва замираю, неуверенная в том, что правильно расслышала его. У меня учащается сердцебиение, и я никогда бы не подумала, что простые три слова: «Я люблю тебя» могут быть произнесены таким образом и вызвать такие ощущение глубоко внутри.
Он впервые говорит, что любит меня. До этого дня об этом говорили лишь его поступки, а теперь и его язык и голос.
Гай еле поднимает руку и заправляет прядь моих чёрных волос за ухо, потом гладит щеку.
— Раньше я боялся признаться в этом даже самому себе, — тихо продолжает он, беря мою ладонь и поднося её к своим губам.
— И что же изменилось? — спрашиваю я.
— Наверное, я впервые наконец набрался мужества принять это.
Он целует мою ладонь, словно я — королева, перед которой он преклоняется.
— Я люблю тебя, — повторяет Гай, будто ему очень нравится то, как звучит эта фраза. — Безумно. — Он целует мою руку снова. — Так, как никогда ещё не умел. — Его речь сопровождается поцелуями моей ладони. — Ты действуешь на меня похлеще любого наркотика. Ты сводишь меня с ума.