— Каким образом я его вразумлю? — недоумеваю я.
Он не успевает ответить, как со стороны лестницы раздаются шаги. К нам спускается Вистан Харкнесс — в серебристом смокинге, с галстуком, в чищенных туфлях, с горящими зелёными глазами, направленными в мою сторону. Мне становится тошно лишь от одного его вида.
— Моя прелестная невестка уже готова?
Не думала, что один звук голоса может вызывать такой гнев и такое острое желание кого-то убить.
— Автомобиль готов, мистер Харкнесс, — оповещает его вошедший вдруг в дом молодой мужчина в водительской фуражке и с белыми перчатками на руках.
Вистан кивает, проходит мимо меня к выходу, велит идти за ним. Джаспер указывает на дверь и говорит:
— Только после вас, моя дорогая.
Я едва сдерживаюсь от того, чтобы не наступить ему на ногу острым каблуком своих туфель, когда прохожу к выходу вслед за отцом Гая.
Во дворе почти никого нет. Я лишь моментами оглядываюсь по сторонам и вижу, как за нами шагают двое мужчин, одетых как телохранители. Забавно, что убийцам и палачам тоже нужна своя охрана. Забавно, что они тоже умеют бояться смерти. Гай говорил, что Харкнессы приравнивают себя к Богу, считают, что им всё позволено. Но так или иначе они все смертны, в отличие от Бога. А значит при должном подходе убить можно и самого Вистана.
Мне от этих мыслей становится легче.
Нам открывают двери в роскошную чёрную машину. Вистан влезает первый, Джаспер уступает мне. Я стараюсь лишний раз не шевелиться, чтобы не напоминать о своём присутствии, будто это было бы возможно.
— Забавно, — вдруг заговаривает Вистан, когда машина уже выезжает на подъездную дорожку и ожидает, пока массивные ворота откроют. — Ты напоминаешь мне Джереми. В тебе больше генов от матери, если говорить о внешности, но твой взгляд... он очень похож на взгляд моего старого друга.
— К чему вы это мне говорите? — спрашиваю я, и мой голос ясно передаёт то, что я не склонна сейчас к общению с ним.
— К тому, что, может быть, поэтому я решил дать тебе шанс.
Я хмурюсь, совершенно не поняв его слов.
Вистан улыбается; снова как-то по-хорошему и даже по-человечески. Глядя на такую улыбку, забываешь, что он чудовище во плоти.
— Скажи, как тебе удалось простить моего сына? — спрашивает Вистан. В его руке вдруг появляется сигара, и я машинально напрягаюсь, вспоминая, что этой вещью он долгие годы мучал Гая. Вспоминаю шрамы на спине. Вспоминаю вчерашнюю ночь. — И не только простить, но ещё и полюбить.
Я не отвечаю, потому что сама не знаю, что отвечать. Я никогда не задумывалась об этом. Никогда не замечала, когда это начались перемены в моём сердце.
— Ответа не имеешь даже ты сама? — ухмыляется Вистан, закуривая сигару. — Вот, о чём я и говорил. Глупая безрассудная слабость. И название ей – любовь. Не может человек, имеющий это чувство внутри себя, быть достаточно хорошим лидером. Ты ослабила моего сына, прелестница. И тебе даже для этого не пришлось позволять ему себя трахать. Поразительно.
Я не хочу его слушать, но тем не менее продолжаю сидеть и слушать. Автомобиль едет по трассе, мы проезжаем мимо знакомых мне улиц, и я в миллионный раз вспоминаю родителей. Вспоминаю папу...
— Почему моему отцу нужно было убивать вашу жену? — спрашиваю я.
Вистан не ожидал этого вопроса. Его тёмные брови слегка приподнимаются, а глаза сияют интересом. И Джаспер в свою очередь не сводит с меня взгляда.
Вистан тушит сигару в пепельнице, встроенной в дверцу машины, и отвечает:
— По той же причине, наверное, по которой я похитил её. Она ему понравилась.
Я отрицательно качаю головой. А в сердце боль и отрицание всего, что я знаю и слышала.
— Нет... Папа не такой, как вы. Он не стал бы поступать жестоко по отношению к тому, кого любил.
— Твой папаша глаз положил на Натали. Я ведь видел. Ещё с детства.
От удивления у меня брови ползут вверх. Я не знала, что они были знакомы с детства.
— Он всё время хотел её, — ядовито выплёвывает Вистан. — С тех пор, как я привёз её домой. И вот, видно, решил воспользоваться всё же её телом в моё отсутствие. Как раз тогда, когда я вышвырнул его из Могильных карт. Месть и удовлетворение своих потребностей в одном лице.
Я отказываюсь верить во всё это до сих пор. И каждую секунду, пока дышу, буду отказываться. Папа никогда не проявлял агрессии или склонностей к насилию. Папа никогда не повышал и голоса в нашу с мамой сторону. Он целовал её каждый раз приезжая домой, обнимал и говорил нежности, пока она сидела рядом. Он не упускал возможности касаться её руки и гладить пальцы, если она вдруг стояла где-то поблизости.