— Что это за девушки? — спрашиваю я его.
— Секс-рабыни, которых через пару часов отправят в восточное побережье.
— И им нельзя никак помочь?
Он поднимает на меня свои тёмные карие глаза, в которых, как мне вдруг показалось, появилось нечто вроде сожаления. Удивительно видеть сожаление в глазах Зайда Парсы, потому что порой кажется, его ничто никогда не волнует, а в особенности человеческие жизни.
— Нет, — отвечает он. — Нельзя никак помочь.
Я не могу представить себе, каково пасть жертвой сексуального рабства, каково быть в числе тех, кого отправят в бордель.
Хватаю Зайда за руку, а он в ответ удивлённо приподнимает чёрные брови.
— А если я попрошу что-нибудь придумать?
— Да хоть на коленях будешь передо мной ползать, я ничем не могу помочь. Распоряжение Вистана.
— Ты уже пошёл против правил и помог Гаю спасти меня однажды, — напоминаю я таким тоном, будто он не знал этого до сегодняшнего дня. — Что мешает тебе снова повторить нечто подобное?
— Желание жить и... Я тогда исполнял повеления Гая – своего друга, а ты...
— Так что же, значит ты не считаешь меня своей подругой?
— Ты просто жена моего друга, в первую очередь. Так что сорян, Лина, не прокатит. Нейта ты бы смогла заговорить своими чудными глазками, но не меня.
Я убираю руку и зло кошусь на него. Зайд уже собирается залезть обратно в чёрный фургон, однако я решаюсь использовать ещё хоть какую-то возможность его остановить:
— Скажи, ты веришь в Бога?
Он удивляется этому вопросу. Наверняка это было самым последним, что он ожидал услышать. Зайд прикрывает дверцу фургона и опирается о неё спиной.
— Допустим, да, — отвечает он.
— Прямо веришь или всё же моментами сомневаешься?
— Я верю.
На самом деле меня удивляет этот факт. Потому что такие «плохие парни», как Зайд, обычно не являются верующими, напрочь либо совсем отрицая существование Бога, либо считая себя агностиками. Но чаще происходит именно первое.
— Гай говорил, что ты не будешь крёстным ребёнка Лэнса и Софи, потому что ты мусульманин, — говорю я. — Это правда?
— Я ведь иранец, а моя мама носила паранджу, как полагается, — отвечает Зайд. И удивительно, как меняется тон его голоса и выражение лица, когда он об этом всём говорит.
— Но и я ребёнок американца и испанки. По сути у нас ведь по традиции религия – христианство, но я, например, никогда не считала себя верующей. Скорее, даже не задумывалась о Боге...
— К чему ты клонишь, Лина? Зачем начала этот разговор?
Я тяжело вздыхаю, глядя на двери дома, за которыми сейчас решается судьба несчастных девушек.
— Если ты веришь в Бога, может, подумаешь над тем, что сейчас делаешь?
Зайд издаёт нервный смешок:
— Из всего на свете, что могло меня переубедить, ты выбрала Бога?
— Потому что у тебя вроде как нет больше ничего. Ты отказался быть крёстным ребёнка своих лучших друзей ради Бога. Или я не права? Может, не права? Это какое-то совпадение?
— И при этом по ночам я трахаю одновременно нескольких девчонок, херачу алкоголь с утра до ночи, а моё тело на процентов восемьдесят состоит из татуировок. Тебя это никак не смущает? Это поступки верующего?
Я пожимаю плечами и отвечаю:
— У всех людей должен быть второй шанс. И раз ты мусульманин, то ты, наверное, слышал об этом. Насколько я знаю, в вашей религии нет людей, перед которыми окончательно закрываются двери к дороге, ведущей к правильному выбору.
Зайд смотрит на меня с интересом, вероятно, не ожидая, что я могу выдвигать такие речи, да ещё и заговаривать о Боге.
— Хочешь, чтобы я поступил правильно? — спрашивает он.
Я слабо киваю.
— Мне нужно спасти этих девушек?
Я снова киваю.
— Бл_ть, ладно... Так уж и быть, помогу им. — Зайд потирает руки, хватаясь за дверцу фургона. — Но ты поедешь со мной.
У меня округляются глаза от такого приказа. А то, что прозвучало, было именно приказом. Не просьбой или предложением, а чётким приказом.
— Зачем?
— Если что-то пойдёт не так, и меня захотят грохнуть из-за ослушания, ты выступишь моим защитником. Ты ведь Харкнесс, и ещё ты организатор этой ху_вой затеи. Тебя трогать не будут. — Он делает небольшую паузу, а потом добавляет: — Ну, и ещё я хочу выпендриться перед тобой. Ведь ты ещё не видела, какой ох_енный из меня водила.
Я сдаюсь. Страха почти нет. Видимо, я давно свыклась с тем, что он преследует меня по пятам, и научилась дружить с этим противным чувством.
— Только знай, что за этих девочек Вистан получил кучу бабла, а значит он это бабло из-за тебя потеряет, — насмешливо бросает Зайд. — Точно уверена ввязываться в это дело?
Я обхожу фургон и залезаю внутрь, на пассажирское сидение.