— Может, я и не могу тебя трахнуть, — говорит он, с удовольствием растягивая слова, — но я могу тебя наказывать чуть иначе. И это будет ничем не хуже.
И хоть я сижу, согнувшись и опираясь руками на пол, всё же я вижу, как он подходит ко мне. Его чёрные ботинки оказываются у моего лица, а потом одна его нога поднимается и надавливает на спину, заставив меня лечь. Я упираюсь лицом в пыльную поверхность и чувствую у губ и бровей мелкие осколки стекла. Его пальцы сжимают мне волосы и тянут голову наверх. Я кричу от острой боли, слёзы бесконтрольно брызгают из глаз, заливая моё лицо.
А потом вдруг удар.
Хью бьёт меня лицом о пол. Я отчётливо слышу хруст, а может мне показалось от шока, или то был иной звук… но кровь... Она вполне настоящая. Она хлещет у меня из носа, стекает вниз к подбородку, попадает в рот, и я ощущаю металлический привкус.
— Нравится? Хочешь ещё?
Я не нахожу сил ответить. Сознание помутилось, язык отказывается мне подчиняться. Вместо речи из горла вырывается жалкий глухой звук, будто я никогда и не умела разговаривать.
До этого момента я и не знала, насколько хрупко и живо всё моё существо. А сейчас валяясь на грязном полу, пока пыль прилипает к лицу, пока кровь стекает и смешивается с ней, пока чужие руки продолжают сжимать мне волосы, я чувствую, что я — живой человек. Что я смертна. Что я беспомощна против воли других людей.
Что я хочу жить...
— Подумай над своим поведением, — произносит Хью напоследок.
А я, скрючившись на полу от боли, просто пытаюсь дышать.
Глава 57
Не помню, сколько времени я провела, валясь на грязном полу в собственных слезах и крови. Знаю точно, что достаточно долго. Рядом у моих ног лежит бутылка воды, которую Хью бросил в меня, пока уходил.
Мне еле удаётся принять сидячее положение. Каждый миллиметр моего лица болит так, словно я стала чьей-то грушей для битья.
Бросаю взгляд в сторону двери. Хватаю бутылку и ослабшими пальцами едва открываю крышку. Принюхиваюсь, убеждаясь в том, что это действительно просто вода, потом подношу горлышко бутылки к губам и вливаю в себя прохладную жидкость. Вода стекает вниз, пара капель разливается и катится по шее, вызывая приятную дрожь. Я умирала от жажды, поэтому глоток этой драгоценной воды оказался для меня настоящим спасением и единственной хорошей вещью, которую я получила находясь здесь. Однако всё выпивать я не решаюсь. Ещё неизвестно, сколько я здесь продержусь, и будут ли эти мерзавцы давать мне пить ещё, поэтому стоит экономить. Хоть моё тело уже практически обессилено, но разум ещё на месте.
Плотно закрыв крышку, я откладываю бутылку в сторону и вновь рассматриваю помещение, в котором сижу.
Моя смерть пока им не нужна. Я нужна им живой. Может, только покалеченная, но живая. А значит смерти можно не дожидаться. Стоит ожидать пыток и страданий.
Не знаю даже, что из этого хуже...
Телефон Хью, появляется в голове мысль. Я ведь могу как-то выкрасть его и попытаться связаться с кем-то. Я могу позвать на помощь. Конечно, подобные действия повлекут за собой серьёзные последствия. Но я должна хотя бы попытаться что-то сделать.
Встаю на дрожащих ногах и иду к окну, осторожно выглядывая из него. За ним стоят двое человек: двое взрослых что-то бурно обсуждающих мужчин. Даже через небольшую щель я вижу по пистолету у них на поясе. Затем я вглядываюсь в лес, будто по одному его виду смогу понять, где нахожусь. Но внутрь закрадывается маленькая, но всё же ясная искорка надежды, когда я вижу тоненькую серую полосу там, на земле, подальше от высоких деревьев.
Трасса!
Здесь есть трасса. А если есть трасса, значит есть и люди. И проезжающие машины...
* * *
Однажды Гаю довелось узнать, что значит разбитое сердце. И хоть все решали за него и в один голос утверждали: «У Кровавого принца не может быть сердца!», всё же он кое-что да чувствовал. Люди ошибались. Глубоко ошибались.
Человек — существо, способное меняться. Наши действия обязательно меняют нас. Гай не рождался тем, кем он был всю сознательную жизнь под гнётом отца. Он умел любить. И если любил, то любил только чисто, верно и искренне.
Однажды такая любовь едва не лишила его жизни.
Гай смутно помнит тот день. Дождь словно оплакивал утрату вместо него, небо потемнело, словно говоря, что надежды на нормальную жизнь у него не будет никогда.
Ты не заслуживаешь нормальной жизни, — твердило ему небо. — Ты обречён страдать. Все вокруг будут топтать тебя, пользоваться тобой, ты никому не нужен.