Я послушно выполняю всё, собираю все оставшиеся силы, чтобы вонзить зубы в полотенце.
Нейт открывает дверцу, выходит наружу, обходит машину и подходит ко мне с другой стороны, обеспечивая себе более удобный угол для извлечения пули.
— Пожалуйста, не сдерживайся, — говорит мне он, наклонившись ближе к уху. — Кричи во всё горло, если тебе от этого будет легче. Потому что обычно когда я бьюсь мизинцем о ножку какой-нибудь проклятой мебели, я визжу как самая визгливая девчонка на свете. Мне лично это помогает.
У меня нет сил даже хихикнуть.
Нейт наклоняется к моей ране, и уже на следующую секунду я вдруг чувствую холодный металл на своей коже. Я вздрагиваю всем телом, но стараюсь лежать как можно неподвижнее. Вцепляюсь руками в кожаное сиденье, сжимаю пальцами, вонзаю ногти, готовясь к чему-то ужасному.
И мои опасения оправдываются.
В следующую секунду мой вопль слышен сквозь сжатые зубы, которые вонзаются в полотенце. Слёзы брызжут из глаз, я кричу, дёргаю головой, пытаясь избавиться от жгучей боли в ноге, пока Нейт суёт металлический предмет глубже в рану, прикладывая к коже смоченный в чём-то бинт.
— Ещё чуть-чуть, — произносит Нейт. — Потерпи, пожалуйста...
Я слышу, как вздрагивает его голос, но чувствую, как уверенно действуют его руки. Ему приходилось сталкиваться с подобным, видно, не раз.
Моё бедное, такое хрупкое и уязвимое тело покрывается пóтом, кожаное сиденье липнет к открытым участкам кожи, воздух заполняет металлический запах свежей крови вперемешку со спиртом. Я вся горю, жар заполняет мои лёгкие, он сжигает во мне всё: кости, мышцы и суставы..
Я кричу. Я продолжаю истошно вопить, и полотенце в зубах пропитывается моей слюной, пока Нейт ковыряет рану, пытаясь достать до застрявшей пули.
Я думаю, что действительно сейчас умру, потому что боль невыносима, она сводит меня с ума, она лишает меня разума. Я чувствую, что сойду с ума, если это продлится ещё на несколько секунд дольше.
— Всё, всё... — успокаивающе произносит Нейт, прикладывая к ране бинт. — Я её вытащил. Её больше нет, крошка.
А острой боли в одной точке больше действительно нет.
Я чувствую, как ногу обматывают бинтом, как кожи касается мокрая поверхность ткани. Как боль теперь пульсирует, но она не такая сильная, как всего секунды назад.
Нейт заботливо гладит меня по волосам, убирает прилипшие к щекам пряди, прикладывает мокрую тряпку к горячему лбу.
— Вот, выпей. Это для того, чтобы компенсировать кровопотерю.
Вижу протянутую им бутылку воды. Его ладонь вся красная, будто он окунул её в целую банку с чьей-то кровью. Нейт подносит воду к моим губам, осторожно приподнимая мне голову, а я делаю несколько глотков.
— Как ты себя чувствуешь? — интересуется Нейт. — Скажи, что тебе полегчало, умоляю.
Моё сбивчивое дыхание становится тише и спокойнее, и я произношу:
— Я, наверное, всё сиденье заляпала своей кровью...
Нейт нервно смеётся на мой ответ, одновременно выпучивая глаза от шока:
— Ты едва не умерла! У меня чуть инсульт не случился за эти минуты! А сейчас ты смеешь ещё шутить!
— У меня ведь есть прекрасный учитель, — слабо улыбаюсь я.
И тогда в голубых глазах Нейта показывается такой свойственный ему блеск. А потом он тихо с лёгкой улыбкой произносит:
— Ты удивительна, крошка... И знаешь, это не тебе повезло с Гаем. Это Гаю повезло с тобой.
* * *
На меня накинут плед. Я лежу на коленях Нейта всё на том же заднем сиденье. Плед защищает меня от холода, а заботливые руки Нейта придерживают моё тело, не позволяя мне свалиться с сиденья, пока машина мчится по дорогам Сиэтла с бешеной скоростью.
Мы едем в больницу.
Никто из нас не произносит ни слова.
Я всё борюсь с накатывающей волной тошноты, вспоминая вновь и вновь совершённое моими руками, как посчитал бы нормальный человек, злодеяние. Я вспоминаю литры крови. Вспоминаю разбивающийся под моими руками череп. Вспоминаю посыпавшиеся зубы.
Я вспоминаю сотворённое долго, до тех самых пор, пока машина не тормозит.
На этот раз меня поднимает Гай.
Он движется так осторожно, будто боится, что я разломаюсь на части. И при этом спешит, поднимается по ступенькам больницы, пока Нейт выбегает вперёд и открывает ему двери. Я стараюсь вдоволь насладиться запахом его одеколона, пока моя голова лежит ближе к его груди, стараюсь запомнить его касания, пока он бережно держит меня, стараюсь взглянуть ему в глаза, но не могу поднять головы.
В нос тут же бьётся этот знакомый любому человеку больничный запах, аромат лекарств и белых стен. Я вижу разве что проплывающие блики света от ламп на потолке, пока слышатся голоса.