— Знаешь, я совсем не умею готовить, но мы можем заказать что-нибудь на дом, если ты голодна. Ты съела пару долек апельсина утром, и мне кажется, этого недостаточно.
— Мы можем попробовать приготовить что-нибудь вместе, — предлагаю я.
Он закрывает холодильник и смотрит на меня через всю комнату с удивлением.
— Не боишься того, что я спалю весь дом? — улыбается он.
Улыбается... Снова улыбается, боже... Да ещё и шутит!
Я хватаюсь за очередную редкую возможность увидеть его красивую улыбку с ямочками на щеках.
— Я буду всё контролировать, — хихикаю я. — Если, конечно, не спалим его случайно вместе, потому что я тоже не умею готовить.
Он коротко смеётся.
Пытаюсь встать, отталкиваясь руками от дивана, но боль в ноге снова даёт о себе знать, и я беспомощно падаю обратно.
— Думаю, готовкой займёмся как-нибудь в следующий раз, — говорит он. — Сейчас тебе лучше не совершать лишних движений.
— Буду валяться и ничем не заниматься?
— Да. Тебе ведь нравится.
Я смеюсь, потому что он чертовски прав.
Гай садится на диван рядом со мной снова, потом хватает пульт и включает электрический камин под большим плазменным телевизором. Гостиная в миг заполняется приятным теплом, словно кто-то зажёг настоящий костёр.
— Замёрзла? — спрашивает Гай, касаясь кончика моего заледеневшего носа. — Замёрзла. Я принесу тебе плед.
Я хватаю его за руку прежде, чем он делает шаг в сторону ступенек, и говорю:
— Нет, плед мне не нужен. Лучше просто посиди со мной. Мне... мне не хочется оставаться одной. Страшно как-то.
Гай послушно садится обратно, на этот раз разве что перекидывая руку на моё плечо и прижимая меня к себе. Его тепло греет меня в считанные секунды. Я кладу голову на его грудь и слышу такое быстрое сердцебиение, словно он нервничает или боится чего-то.
— У тебя день рождения через час, — вдруг произносит он.
Я от удивления даже отстраняюсь.
— Какое сегодня число? — спрашиваю я.
Моя растерянность очень веселит Гая, и он с улыбкой отвечает:
— Двадцатое.
— О боже... Действительно.
Завтра мне исполнится восемнадцать. Уму непостижимо. Звучит так необычно, словно подобное со мной произойти не могло.
— Что бы ты пожелала в качестве подарка? — продолжает Гай.
— Это очень сложный вопрос. Я не могу просто сесть и придумать так находу.
— Разве это так сложно?
Я вскидываю руками и смеюсь:
— Вообще-то да! Особенно, когда этим вопросом застают врасплох. Как ты сейчас.
— Брось, Каталина. Не так уж это и сложно.
— Хорошо... Вот ты. — Я сажусь на диване удобнее, поворачиваясь лицом к нему. — Что бы ты пожелал получить прямо сейчас? Это может быть всё, что угодно.
Гай не задумывается ни на секунду, когда уверенно выдаёт:
— Твои губы, Каталина. Только твои губы.
Я замираю на месте.
Мне хочется сказать, что я совершенно не против была бы сейчас исполнить его желание, но язык не поворачивается подобное ляпнуть. Потому что пока не могу себе позволять таких безрассудств, помня какой огонь обычно горит в груди, когда я его целую.
— Это всё, чего бы ты пожелал? — спрашиваю я.
Он с улыбкой кивает.
— Какой-то скудный у тебя список желаний, — хмурюсь я.
— Вовсе нет. Он прекрасен.
Я киваю и ему, и самой себе, и придумываю очередную игру, в которую хочу его затянуть.
— Тогда сделаем так. Я поцелую тебя, если ты расскажешь мне что-нибудь о себе, чего я не знаю. Что-нибудь… весёлое.
Гай горько ухмыляется:
— Мне понадобится больше часа, чтобы вспомнить хотя бы парочку таких историй. У меня их совсем немного.
— Я не против. — Я опираюсь локтем на спинку дивана, подложив ладонь под голову. — Давай. Слушаю.
Он издаёт смешок, опустив голову к своим пальцам. Теребит кольца, задумываясь.
— Однажды мы с Камиллой объелись дури Нейта.
Я смеюсь:
— И как это произошло?
— Он притащил в тот день приготовленные им кексы, в которые была напихана дурь. Мы с Камиллой этого не знали и съели в тот день все двадцать кексов.
Я прыскаю от смеха, вспоминая, как ужасно вела себя я, когда обнюхалась порошка из галлюциногенных грибов. Вероятно, Гай с сестрой вели себя не лучше.
— И что потом? — спрашиваю я.
— Проснувшись утром в аэропорту Лаоса, мы договорились, что больше ничего приготовленного Нейтом есть не будем. До сих пор понятия не имею, как мы там оказались.
Я хохочу так сильно, что у меня разболелся живот, а потом и раненая нога. Поэтому я закрываю ладонью рот, тыча Гая в грудь пальцем и приговаривая:
— Больше ни слова! Не смеши меня больше, а то я умру!
— Не надо умирать, милая. Больше не буду шутить. Но ты должна мне теперь поцелуй. Таков был уговор.