— Ну как посмотреть...
Мне хочется бросить в него подушку, но тогда пришлось бы оторвать взгляд от его красивых мышц и нескольких татуировок на теле. Я останавливаю взгляд на той самой надписи, лежащей на его коже между подвздошной костью.
— Что значит «бездна взывает к бездне»? — спрашиваю я.
Он на мгновение опускает взгляд на татуировку и отвечает:
— Это из Библии.
— Надо же, ты верующий?
На это он лишь издаёт смешок, а потом произносит:
— «Одно бедствие влечёт за собой другое». Вот, что это значит.
— Ты ожидаешь каких-то бедствий в своей жизни?
— Вся моя жизнь – сплошное бедствие, моя Роза. И может быть поэтому я так отчаянно цепляюсь за возможность быть с тобой, ведь ты породила во мне чувства, которые отец всегда стремился стереть с моей души, и дала возможность забыть, кто я на самом деле.
Мне больно слышать нечто подобное. Больно слышать эту убивающую горечь в голосе. Мне так его жаль, что я опускаю глаза, не желая показывать, насколько сильно меня волнуют его слова.
— Почему твой отец был так жесток с тобой? — спрашиваю я тихо. — Он ведь... Разве отцы не должны оберегать своих детей?
— Не все отцы такие хорошие. Особенно если они происходят из рода, испокон веков полного преступников и убийц.
— И всё же, как возможно вредить своему ребёнку? И почему... — Я замолкаю, пытаясь понять, не прозвучу ли слишком грубо, но продолжаю: — Почему твоя мать позволяла этому происходить?
— А что она могла сделать, если отец периодически поднимал на неё руку и долгое время держал связанной сутками в собственном доме?
От такого ужасающего заявления я теряю дар речи. Я словно никогда и не умела разговаривать, словно вот только сейчас впервые начну подавать голос. А голос всё не выходит, я борюсь с потрясением и дрожью.
Нет нужды расспрашивать Гая. Он сам спокойно продолжает:
— Когда он впервые встретил её, ему было всего шестнадцать. Тогда вместе с моим дедушкой – боссом Могильных карт на то время – они находились во Франции за подписанием важного договора, позволяющего Могильным картам переходить границы Франции со своими делами. И пока дедушка занимался этим самым делом, отец решил прогуляться по улицам Марселя и встретил её. Свою будущую жену. Зная его нрав, я уверен, что в тот же момент, когда он впервые её увидел, он уже знал, что присвоит её себе, сделает своей собственностью. Так и вышло.
Горечь в его глазах теперь начинает прожигать во мне дыры. Я чувствую, как в меня вливаются литры яда, чувствую, как он течёт по венам, отравляя всё моё существо.
Мне трудно дышать.
Но Гай продолжает:
— Он похитил её. Даже будучи шестнадцатилетним мальчиком, он без труда выкрал её... Помогал разве что личный помощник его отца, которого приставили приглядывать за ним. Она не успела даже ничего понять, будучи напуганной четырнадцатилетней девочкой. — Он делает паузу, достаточно долгую, чтобы я успела пожалеть о том, что слышу. — Дедушку такой расклад совсем не смутил, когда он вернулся с дел. Когда отец сообщил, что теперь это его невеста. Никто ему не перечил. Это было как простой подарок отца сыну. Ведь так всегда: любой из нас может получить всё, что только захочет, Каталина. Харкнессы считают себя богами, они приравнивают себя к Богу, считают, что им дозволено всё... И я... я ведь тоже рос в их числе. Один из них.
Я встаю с кровати, и мне абсолютно всё равно на то, в каком я сейчас виде: в одном лифчике и трусиках. Не смущаюсь и не стыжусь того, что его глаза видят всё моё сокровенное.
— Нет, ты не такой, как они, — говорю я.
— Такой, Каталина. Отец привёз тогда маму в дом и держал на привязи. Он лишил её свободы, связи сделали так, что больше её никто не искал, все посчитали, что произошёл несчастный случай... Я ведь тоже похитил тебя. Я тоже держал тебя против твоей воли. Я такой же, как и он. Как все они.
Отрицательно качая головой, я крепко обнимаю его и чувствую, как он весь вздрагивает, потому что мои руки коснулись сотни шрамов из его прошлого.
— Нет, нет, нет... Между вами большая разница, Гай. Он твою маму эгоистически мучил, а ты меня спасал, наплевав на всё, что у тебя было до меня. Вы не похожи... Мне кажется, ты был бы очень классным отцом.
На его губах возникает вдруг улыбка, пока он говорит:
— Намекаешь на то, что нам уже пора сделать ребёнка?
— Что?! — смеюсь я, и мне кажется, мой смех, который совершенно не вписывается в гнетущую грустную атмосферу, слышен на весь дом. — Нет! Я не это имела ввиду!
— Не оправдывайся теперь.
— Гай!
Стараясь не наступать на больную ногу и хромая, я осторожно иду к стулу и хватаю накинутую на него одежду. Надеваю сперва свитер, который мне когда-то покупал Гай, а потом и джинсы.