Так что же будет дальше? Не сегодня-завтра она все скажет дочери. Дай мне немного времени, попросила она. А сколько же его понадобится, чтобы открыть всем правду — дни, месяцы, годы? Она не сделала этого за прошедшие десять лет. Ни в последние четыре недели.
Не может он больше ждать, оставаясь в стороне, пока Дорис соберется с духом, пока Кэт вырастет, повзрослеет и мать посчитает, что пришло время сознаться. Не станет он разыгрывать роль старого друга отца девочки, будучи — черт побери! — ее отцом.
Его путь пролегал через парк. Он замедлил бег и прошагал остававшиеся несколько ярдов до детской площадки. Присел на качели, широко расставив ноги, наклонившись вперед и свесив голову, постепенно замедляя дыхание.
А может, подождать?
Как ни ненавистна эта мысль, как ни больно даже думать о притязании Тейлоров на его дочь, в конце концов ребенок — это главное. Ее чувства следует пощадить в первую очередь. Признание матери может причинить неизлечимую боль.
Девочке будет тяжело узнать, что мать лгала, что дедушка и бабушка, которых она так любит, в действительности ей никто. Что любимый папа, о котором все говорили, в действительности не ее отец.
Как все переживет детская душа? Примет ли его Кэт в качестве отца? Или болезненно взбунтуется и возненавидит родителей за то, что они перевернули ее мир с ног на голову?
Конечно, ей легче будет узнать обо всем, когда она станет старше. Ну что же, он подождет еще десять лет, но уже не даст отделить себя от дочери, станет частью ее жизни, хотя бы — проклятье! — в качестве друга семьи, если не отца.
Ну а в жизни Дорис?
За последний час и без того зыбкая мечта о браке превратилась просто в химеру. Он не был уверен, останутся ли у него желания и надежды после сегодняшней ночи. Сможет ли он простить ее за то, что она все эти годы предпочитала Грега, скрывала дочь и лишила ее и его стольких лет радости?
Сможет ли он любить Дорис сильнее, чем ненавидеть?
Холодный дождь кончился, стало чуть теплее, но в душе было зябко, в мыслях — пасмурно.
Ничего не решив, Тед встал с качелей и вернулся на дорожку. Первые шаги были вялыми, ноги непослушными и, разогревая мышцы, он плавно перешел сначала на трусцу, а потом и на быстрый бег.
Он убегал. Убегал опять.
И всегда оказывался там, где начинал.
В пятницу утром Дорис встала в обычное время. Ее лицо припухло от ночных слез и тревожного полусна. Натянув на ходу халат, она спустилась в кухню, чтобы позавтракать и выпить кофе, но и на это не было сил! Пришлось ограничиться стаканом ледяного чая в растерянном сидении за кухонным столом.
Прошлой ночью она попыталась заглянуть к Кэт, но разрыдавшаяся дочь заперлась в своей спальне. Можно было бы отпереть замок, — для этого достаточно сунуть в него пилку для ногтей и повернуть, — но лучше оставить девочку в покое. Пусть ей только девять, но и у нее есть право на свое настроение и капризы… по крайней мере, когда они объяснимы. Позже Дорис все же проникла к ней, чтобы убедиться, что все в порядке. Кэт лежала поверх одеяла с заплаканным лицом, прижимая к груди любимого лохматого медвежонка. Ее ровное дыхание изредка прерывалось всхлипыванием, от которого у матери защемило сердце.
Прошлой ночью она пыталась дозвониться до Теда — сначала через полчаса после его ухода, потом еще и еще раз.
Он не отвечал, хотя знал, без сомнения, что звонит она. Видимо, не пожелал разговаривать с ней.
Чего доброго, он вообще никогда не захочет общаться с ней.
Что же делать? Как исправить все то, что натворила? Как вообще она ухитрилась причинить боль всем, кого любила?
Во-первых, решила она, надо будет позвонить шефу и сказать, что заболела. Это не будет ложью, хотя Тед и дочь воспримут это по-своему, познав на себе ее способность обманывать и изворачиваться. Но у нее действительно болит сердце.
Потом… потом она разберется с Кэт. Заставит ее выслушать себя, поговорит, объяснит ей все, извинится, станет умолять, будет…
О Боже, ну что будет еще?
Пытаясь сдержать слезы, она опять обратилась мыслями к Теду. Что он будет делать теперь? Согласится ли лишь регулярно видеться с Кэт, как это было до сих пор, или потребует большего? На сколько будет забирать ее — на выходные, на каникулы?
А если захочет, чтобы она жила с ним, поскольку был лишен столько лет жизни дочери?
Он хотел, чтобы Кэт узнала правду, теперь дочь все знает. Требовал, чтобы и ее семья не жила в неведении, и она согласилась покаяться. Но где конец этому? Захочет ли он изменить фамилию Кэт? Потребует опеку над ней? Захочет забрать с собой, когда получит новое назначение?