Дорис молча повернулась спиной к покаявшемуся обвинителю, ухватилась за перекладины мокрой от дождя сетки и прижалась к ней лбом. Гроза не торопилась показывать свой буйный норов, но установила некое равновесие между дневной духотой и сырой ночной прохладой.
А может, эта грозная стихия вообще обойдет стороной и их городок, и ее дом, и ее израненную душу…
Тед наблюдал за женщиной, мучаясь мыслью о том, как плохо ей будет теперь и в собственной семье, и с семьей Тейлоров. Что они сами переживают, какую кару уготовят виновной? Как они будут относиться к ней, разрушившей надежды и на вечную вдову Грега, и на живую память о нем, и на примерную дочь, сестру, невестку?
Когда разрушительница надежд заговорила, ее голос дрожал от слез, а в неожиданном вопросе затаилась материнская тоска:
— Ты собираешься забрать ее, Тед?
— Забрать ее…
— Кэт, — прошептала она. — Ты хочешь, чтобы дочь жила с тобой? Потребуешь опеки? Заберешь ее у меня?
Удивленный отец попытался преодолеть не только разделявшее их расстояние, но и появившуюся в последние дни душевную отчужденность. Размашисто перешагнув через гамак и став за спиной напуганной нелепой мыслью матери, он мягко положил теплые ладони на ее холодные и мокрые руки.
— Неужели ты думаешь, что я пойду на такое, Дорис? Ты же ее вскормила, вырастила. Дочь любит тебя…
— Уже не любит, — прервала она его со всхлипом.
Нерешительно, сожалея, что так долго мучит ее, он осторожно повернул Дорис лицом к себе и неуклюже притянул к груди.
— Кэт все так же любит тебя, дурочка. Она просто переживает, что мы все страдаем.
Он сжимал ее в объятиях, гладил по волосам и одновременно упрекал себя — ведь вчера еще зарекся никогда больше не обнимать эту женщину.
Х-м, может, ему и не дышать больше никогда?
Как бы сердит он ни был, каким бы обманутым себя ни чувствовал, он не мог отпустить ее так легко. Не мог отказать себе в такой близости.
В конце концов она отступила на шаг, обхватила ладонями щеки и подняла на него глаза.
— Что же делать, Тед?
— Не знаю, — честно ответил он.
— У меня было столько надежд, — тихо и печально промолвила она. — Я так мечтала…
Безумие спрашивать об этом, но он все-таки спросил:
— О чем?
— О нас. О Кэт. О том, чтобы создать семью. О том, чтобы заново влюбиться.
Нестерпимая боль пронзила его. Одно дело самому думать о браке с этой женщиной, о любви и семье. Долго, очень долго мечтал он об этом. Но как же больно слушать, как обо всем том же говорит она.
— Ты обманула меня, Дорис. Ты столько лет прятала от меня мою дочь. Я уже не смогу восполнить все эти годы. Не смогу разделить с ней эту часть ее жизни.
— Прости за все, — тоскливо произнесла она. — Если твоя неприязнь ко мне так велика, тебе не обязательно видеть меня. Я не буду тебе мешать. Можешь встречаться с Кэт, когда пожелаешь, а я… я…
Тед шагнул к ней, прикоснулся губами к ее рту, заставив замолчать.
— Ты считаешь, что, не видясь с тобой, мне легче забыть тебя? Ты думаешь, я перестану… — Он оборвал фразу. Любить тебя. Именно это он и собирался сказать. Неужели ей непонятно, что он влюблен в нее, и не собирается скрывать это. И тем не менее, ни разу не говорил ей этих слов. И не мог сказать сейчас.
— Тед, пожалуйста…
Он снова коснулся ее губ, не давая говорить. Пожалуйста, не целуй меня? Пожалуйста, не оставляй?
Да ему только и нужно — быть рядом с ней. Трогать ее, целовать, ощущать языком ее рот, прижимать к себе, чувствовать биение ее сердца. Ему нужен даже вот этот тихий вздох, легкий жест и эта виноватая улыбка, вызывающие желание, вожделение и, да поможет ему Бог, разжигающие любовь, которую он питает к ней.
Вот что ему нужно, только не сейчас. Он не может предаться любовным утехам, как бы отчаянно ни хотел этого. Это ничего не решит: удовлетворенная страсть угомонится, а все их проблемы останутся, причиняя обоим все ту же острую боль.
С ощущением, будто разрывает собственную душу, Тед оторвался от вожделенных губ и молча пошел к двери. Остановившись на пороге, оглянулся.
— Эх, Дорис, если бы ты знала, как… — Не закончив фразу, он сокрушенно махнул рукой, вышел под дождь и, быстро обойдя дом, залез в машину. Поскорее и подальше от снедающих сердце страстей и душевных мук.