Всю вторую половину дня Руби провела словно во сне, а в шесть тридцать вечера позвонила Опал, в Сан-Диего, зачитав по телефону письмо Амбер.
— Ты уже сама знаешь, как поступить, — рассмеялась Опал. — Просто хочешь, чтобы я одобрила твое решение. Признаться, я бы поступила именно так. Черт побери, из нас троих у тебя единственной есть деньги. Ты должна чувствовать себя на десятом небе от счастья. Что касается отца, то это самое настоящее вымогательство с твоей стороны.
— Как это понимать? — тихо спросила Руби.
— Ладно, не обижайся. Надеюсь, папа не догадается, как сильно он сейчас зависит от тебя. Поступай по своему усмотрению. Но ты сильно продешевила на квартплате. Подумай об этом.
— Это уже мое дело, — ответила Руби. — Кстати, когда ты научилась разбираться в таких вещах?
— От моего мужа, летчика военно-морской авиации, — прыснула Опал, затем серьезно добавила: — Ты выросла в моих глазах, Руби. Так держать и впредь. Причины не имеют значения. Послушай, с минуты на минуту должен приехать мой муж. Я постараюсь ублажить его и уговорить разрешить навестить тебя. О, я уже слышу автомобиль Мэка. Он управляет им словно самолетом. До встречи. Я люблю тебя и непременно напишу.
Руби почти час переписывала письмо Амбер, но без особой радости бросила его в почтовый ящик. Неделю спустя пришел ответ, в котором сестра упрекала ее за то, что она не предупреждает своих клиентов о переезде за месяц вперед. Амбер заявила, что не собирается брать на себя ответственность за какой-то проклятый банк и неизвестную египетскую цыганку. Руби нацарапала ответ, в котором просила сестру согласиться со всеми условиями и оставить ее в покое. Больше Амбер не писала, но банк сообщил, что Амбер и ее семья заселились в дом через час после отъезда жильцов.
Неделю спустя пришла телеграмма из банка, подтверждающая согласие родителей на выдвинутые условия владения домом во Флориде, а через три дня Руби получила бранное письмо от отца, которое тут же разорвала в клочья.
Она воспрянула духом после возобновления дружбы с Дикси, и никто, даже Андрей, не мог теперь вывести ее из себя. Руби писала подруге два раза в неделю, часто звонила по телефону. Обе женщины были полны решимости поддерживать дружеские отношения и делиться своими секретами, считая, что мужчины просто не способны на душевные порывы и выше всего на свете ценят свою независимость. Во время последнего разговора Руби призналась Дикси, что держит в тайне от мужа свои финансовые дела, хотя ей случается попадать в серьезные переделки. Дикси выразила одобрение этой самостоятельностью.
Руби пребывала в таком приподнятом настроении, что начала более терпимо относиться к мужу. Куда только подевались ее обычная неуступчивость и несговорчивость! Однажды Андрей даже обвинил ее в любовных связях на стороне, но и тогда Руби не вышла из себя.
Все это время она думала только о своих детях, о Дикси и о младшей сестре Опал.
Глава 10
Вторая половина дня выдалась мрачной и пасмурной. По окнам барабанил дождь. Эти звуки напоминали Руби муки той страшной ночи, когда на свет появилась Марта, и страшно раздражали ее. Сегодня она ненавидела всех и все. А тут еще позвонил доктор Эйсли, психиатр базы, больше года наблюдавший за Мартой, и просил прийти на очередное собеседование. Эти разговоры угнетающе действовали на Руби, но она делала все возможное и даже невозможное, чтобы помочь своему ребенку. Психиатр утверждал, что неврозы Марты — следствие сурового обращения с ней Андрея. Девочка постоянно пытается заслужить одобрение отца, но неизменно наталкивается на грубость и равнодушие. Доктор настоятельно советовал Руби поговорить на эту тему с мужем, если же тот не пожелает установить с дочерью теплые дружеские отношения, Руби придется серьезно подумать о том, чтобы забрать детей и оставить Андрея. Уже сейчас Марта нуждалась в серьезном длительном лечении.
Однако Андрей не желал даже слушать об этом. Он был убежден, что дочь нужно просто отхлестать по заднице, а все эти опасения насчет психики ребенка — выдумки самой полусвихнувшейся Руби.
— Ступай расскажи этому болвану о своем отце. Посмотрим тогда, кто будет виноват, — издевательским тоном заявил Андрей.
Доктор Эйсли внимательно выслушал прерываемую рыданиями исповедь Руби, но не усмотрел в состоянии Марты вины матери или влияния неблагополучной наследственности. Он заявил, что срыв произошел два года тому назад.