— Знаешь, как сейчас говорят? Карьера незамужней девушки хороша до двадцати лет. — Варя засмеялась.
— Правда? Никогда не слышал, — искренне удивился Родион Степанович.
Она фыркнула, как кошка, которую дернули за усы.
— А Юрию сам знаешь сколько — двадцать восемь. Через десять лет он будет настоящий старик.
— Ох, беспощадная. Не оставляешь никаких иллюзий. — Родион Степанович нарочито шумно вздохнул и погладил аккуратную бородку, которая была все еще рыжеватой, а не седой.
— Прости. Я не…
— Прощаю. — Он снова запустил кассету.
В комнату вернулись голоса птиц.
— Слышишь? Ну просто Римский-Корсаков, — не переставал восхищаться он.
Варя замерла.
— Кукушка. Из оперы «Снегурочка», — узнала она.
— Любил он вставлять в свои сочинения голоса птиц. Сам писал в дневниках, что нет ничего на свете безыскуснее и талантливее. Но знаешь, в этой опере, кроме голоса кукушки, есть еще один птичий голос. Английский рожок в точности повторяет крохотную фразу неведомой, как писал композитор, птички. А я вычислил, как зовут эту птичку. — Родион Степанович откинулся на спинку стула, бородка гордо нацелилась на Варю.
— Что это за птичка? — спросила она.
— Дрозд-белобровик. Фраза из его весенней песни. Он более талантлив, чем его сородичи — певчий и черный. Он музыкант куда лучше синицы, славки-черноголовки или иволги. А у каждой из этих птиц можно поймать целые музыкальные фразы. Его песня в «Снегурочке»…
Варя почувствовала легкую тревогу: героиня оперы «Снегурочка» — девушка, которая растаяла…
— Хорошо, — сказал Родион Степанович. — Ты увезешь с собой на остров кое-какие кассеты. А там посмотрим…
Варя молча кивнула, удивив своей сдержанностью Родиона Степановича. Он вскинул брови, привычно прошелся двумя пальцами по усам, но промолчал.
Варя, проследив за его лицом, улыбнулась:
— Родион Степанович, у тебя идеальные усы. Волосок к волоску, — похвалила она, а дед улыбнулся, как будто его одарили не словом, а золотом. Она в который раз удивилась: неужели все мужчины и в любом возрасте падки на похвалу?
— Я давний поклонник… холизма, Варвара. — Он свел мохнатые брови и пошевелил ими. — Оказывается, я был им всегда, только сам не знал.
— А… что это такое? — Варя не могла отыскать в памяти такого слова и тем более его значения.
— Холизм — это единство тела, мыслей и духа. Гармония. Красота.
— Холить и лелеять… это оттуда?
— Конечно. Я холю и лелею свои усы и бороду. — Он засмеялся.
— Ты на самом деле очень красивый, Родион Степанович, — сказала Варя.
— Как всякий счастливый человек, Варя.
— У тебя почти нет морщин. — Варя разглядывала его лицо, на удивление гладкое.
— Знаешь, что разглаживает лицо лучше всяких патентованных кремов и притираний?
— Что? — Варя провела пальцами по своему лбу, проверяя, не появились ли на нем морщины — в последнее время она слишком много думает. Подушечки пальцев на самом деле ощутили помехи.
— Счастье. Оно разглаживает лицо и приводит мысли в порядок. А мне в жизни повезло — я живу под аккомпанемент птичьего хора…
…Наконец Варя встала со стула и сняла шубу. Вешая шубу в шкаф, посмотрелась в зеркало. Родион Степанович прав. Сейчас ее лицо светилось, на нем нет и намека на морщины, которые она находила на своем лице еще вчера. Может, дело в том, как падает свет? Она слегка отошла от зеркала, но лицо светилось по-прежнему.
Так что же, на нее наконец снизошло счастье?
11
Серафим Федорович Скурихин хотел устроить праздник с размахом. Усадьба, которую он отреставрировал, с максимальной точностью воспроизводила облик старой купеческой усадьбы. Деревянный дом, построенный из лиственницы, с множеством комнат стоял на берегу быстрой реки Бобришки. Говорят, в купеческие времена в ней на самом деле водились бобры, и он подумывал о том, как заманить их сюда снова.
Ему хотелось во всем походить на прежнего хозяина — купца первой гильдии, потомственного почетного гражданина города. Купец тот торговал лесом, владел крупной биржей. Они с женой славились щедростью — поддерживали местный приют, курсы милосердия, приглашали любителей музыки к себе на вечера, концерты.
Серафим тоже любил устраивать праздники. Ему нравились шумные, многолюдные сборища. С тех пор как он познакомился с военно-историческим клубом и стал их благодетелем, как он это называл, Серафим задумал устроить исторический праздник в своем имении со стрельбой из пушки. Позвать гостей да прогреметь на весь город, а может, даже и за его пределами.