Если бы моей жене не пришлось заливать йодом и бинтовать мне руки, наверное, в тот момент, с ней бы случилась истерика. Она и со мной едва не случилась. Мы отвели Рекса к тёще. Родители моей жены живут в пяти минутах ходьбы от нас. Это, одновременно, и хорошо и плохо, но к данной истории прямого отношения не имеет. Мы отвели пса к тёще, а я вернулся домой, чтобы посмотреть, как там Машка. Я вытащил телевизор из стенки, протиснулся в образовавшуюся щель, дотянулся, и вытащил кошку за шкирку на свет божий. Машка висела у меня в руке как тряпка, и всю дорогу ссала на ковер. Внешний осмотр показал, что её жизни ничего не угрожает. Рана на боку оказалась поверхностной, и кровь уже остановилась. Затем мы совершили «рокировку». Жена с Рексом, и моим тестем, в качестве сопровождающего, вернулись к нам домой, а я с Машкой на руках, по параллельной улице, пришел в дом к тестю, чтобы оставить кошку у них. Пока всё это происходило, наступила ночь, и пора была – ложиться спать. Мы постелили на полу кладовки нашей квартиры старое одеяло, а дверь в кладовку оставили открытой, я привязал поводок Рекса к ручке этой двери, в надежде, что пёс поймет, что здесь его место, и будет здесь спать. Да, наверное, я всё делал неправильно.
Рекс не лег на одеяло. Похоже, у него была сенсорная депривация. Знаете, что такое сенсорная депривация? Я не знаю, как это бывает у собак, а вот у людей это бывает примерно так: ты слышишь, как кто-то позвал тебя по имени, и что-то спросил, а ты, занятый своими мыслями, не расслышал, о чём тебя спросили, и ты поворачиваешься в ту сторону, откуда звучал голос, и видишь, что там никого нет. Мы с женой лежали в постели, на нашей двуспальной кровати, а Рекс стоял в коридоре, возле порога нашей спальни, на до предела натянутом поводке, и неотрывно смотрел на нас. Он хотел к людям. Быть с людьми. Пусть не со своим хозяином, но с людьми, которые его приняли. Как можно ближе к ним.
Рекс прожил у нас субботу, воскресение, и понедельник до вечера. В воскресение моя жена сказала мне, что не сможет с этим справиться. «Я боюсь его. Ты уйдешь на работу, а я останусь с ним, и что я буду делать? Я не смогу с ним справиться, я даже выгулять его не смогу, потому что боюсь».
В понедельник вечером, мы отвезли Рекса к Генке. Когда мы ждали автобус, на остановке, к нам подошел какой-то мужчина, видимо «собачник», он заинтересовался Рексом, потому и подошел. Когда он приблизился, Рекс зарычал, и рванул поводок, я заорал на него: «Фу, Нельзя!» слишком громко, совсем не надо было так орать. Слух у собак в шестнадцать раз острее человеческого, если бы я сказал даже шепотом, Рекс бы всё равно всё понял. Мы разговорились, рассказали этому человеку свою историю. Помню, что он, качая головой, сказал нам: «Вы посмотрите на него, это ведь такой друг, какого больше не найдешь, как можно променять его на какую-то кошку?».
Я не знаю, что сказать. Когда мы везли Рекса к Генке, я вдруг понял, что не хочу его отдавать. Я знал его только три дня, я только шесть раз за это время ходил с ним гулять. Но кое-что я успел почувствовать. Нет, я не стал любить собак, но кажется, я теперь понимаю людей, которые их любят. Такая собака как Рекс, когда ты идешь с ней, на поводке, то чувствуешь себя защищенным. Рекс бросился бы защищать меня в любой ситуации, не задумываясь, и не колеблясь, ни секунды. Когда то, очень давно, собаки, которые ещё были дикими, они были свободными, они жили для себя, и для продолжения своего вида, но потом они стали жить с людьми, и вот что мы с ними сделали.