Да что ж они все такие психованные! Мальчик — шустрый. Но — маловат. Сработал автоматический «милицейский» залом. Перехват кисти с последующим выводом её за спину и подниманием к плечу атакующего. Попавшийся — сгибается, ручонка — разжимается, полено — изымается и выкидывается. Традиционно, в акустике сперва раздаётся вскрик от боли в руке, потом должен следовать поток ругательств.
«Потома» я ждать не стал, развернул рывком Ольбега к себе лицом и влепил вторую пощёчину — наотмашь, по другой щеке. Мальчик снова улетел. Но уже в другие кусты.
«И если тебя ударили по одной щеке — подставь другую». Настоящий христианин будет. Мордобой как освящённый самим сыном божьим метод воспитания высокой духовности и неприкрытой моральности. Господу угодно видеть только битые мордасы. Но запас щёк, вроде бы, исчерпан. Уже можно переходить к разумной деятельности?
Бить детей — ну очень не хорошо. Просто… смерть педагогике. Если это делает педагог. А я — нет. Я тут не педагог, а старший «святорусский» родственник. Вроде бы как. И поэтому не только имею право, но и обязан… Как там, в «Изборнике»: «не ослабевай бия младенца»… Хотя… стыдно как-то. Ребёнок же! Но рассуждать он вздумал о делах взрослых. «За базар надо отвечать» — это я хорошо запомнил. «По всей строгости» действующих исконно-посконных патриархальных нормативов.
— Гадина плешивая!
— Ты ещё на меня попрыгай — ещё получишь. Первая плюха — за Марьяшу. Она тебе мать. Хоть какая бы она не была — тебе она — мать родная. Она тебя родила — теперь терпи. Поносные слова на неё говорить — не смей. А второй раз — снова за неё. Она мне — сестра. Я тоже терплю. Заруби на носу — лаять при мне родичей — никому не позволю. Хоть каких. Зарубил? Вот здесь.
Я подошёл к сидящему на земле Ольбегу и ткнул пальцем ему в нос. Он ошарашенно свёл глаза, пытаясь рассмотреть кончик собственного носа. Плохо: косоглазие у лучника — смерть профессиональной карьеры. Пока, правда, вроде бы, слабо выражено. А как исправить? Очков корректирующих здесь нет. Может, какие-то местные способы найдутся?
— Ладно, давай руку. Пойдём к Акиму.
— Чегой-то? Я с ним мириться не буду! Ты знаешь — чего он про меня сказал?! Я вырасту — я его вообще…
— Ты только что — мне тоже много чего сказал. Мне что, тебя тоже — «вообще»?
— Он сказал, что я — приблуда! Что я ему не внук…
— А мне он только что сказал, что я «гадюка семибатюшная». Я как, похож? А в профиль? А вот так?
Я старательно изобразил танцевальную волну. Сначала горизонтальную — руками и плечами, затем вертикальную — от головы до пяток. Вторая получилась плохо — дочка показывала несколько раз, но у меня уже к тому возрасту позвоночник был уже здорово закрепощён. Вернусь в Пердуновку — утренние разминки прямо с завтрашнего дня — обязательно.
— А ещё он назвал меня паршивым ублюдком!
— Гос-с-поди, Ольбег! Ну, ты как дитё малое! У тебя же нет парши? Значит — ты не паршивый. А «ублюдок»… Меня вот постоянно называют «Ванька-ублюдок». Так что мы с тобой — «два сапога — пара». Или ты мной брезгуешь? Нет? Тогда пошли. Сапожник-напарник.
«А ещё они называли тебя земляным червяком». Я мудрее мудрого Каа — кушать этого владетельного «бандерлога» не буду.
Приобнял Ольбега за плечи, пошли к Акиму в опочивальню.
Сцена примирения… Как обычно: обоюдное смущение, куча невнятных слов: «это… значиться… вишь ты такое дело… я уж конечно… но и ты ж ведь тоже…». В какой-то момент Ольбег неудачно зацепил руку Акима, дед охнул от боли, мальчик перепугался, заволновался. Наконец, дед с внуком обнялись. Радостно-смущённое воркование, счастливое лицо внука, уткнувшегося со слезами деду куда-то в живот, и там чего-то извинительно-упрекательного произносящего. Размякшее лицо деда, гладящего ребёнка по голове, по спине, «ну ты ж понимаешь… ну я ж не со зла…». А у самого — слёзы в глазах стоят. Оба сморкаются от полноты чувств и боятся. Боятся сказать что-то, что может показаться обидным другому, боятся оторваться друг от друга.
Люди, которые любят друг друга, называются любовниками. Вот тут у меня перед глазами два очень любящих человека — дед с внуком. Они успокаивают друг друга своим малосвязным лепетом, прикосновениями, собственным теплом. Боятся прервать соприкосновение тел, соприкосновение взглядов, звуков, дыханий. Потому что боятся потерять соприкосновение душ. Наверно, именно соприкосновение душ — самое большое удовольствие в жизни. «Счастье — это когда тебя понимают». Даже завидно.