Меня вырвало. Мда… Квас как-то… не пошёл.
Этот недоделанный крысюк будет мне байду заправлять?! Принародно выставлять меня дураком?! Ведь они все знают — как было дело! А я — не знаю и поэтому глуп. «Обманули дурака на четыре кулака» — детская русская дразнилка. Очень увлекательное занятие — дразнить кого-нибудь. Особенно того, кто сильнее или опаснее. Меня будут дразнить и дальше. Получать от этого удовольствие. По разным поводам обманывать. «На четыре кулака».
Я старательно утёрся рукавом. Хорошо, что на кольчужку — рубаха одета. Железным рукавом губы не вытрешь.
Вырисовавшаяся картинка шевелящегося мужского кубла на женском теле выявила одну мелкую несостыковку.
«— В чём разница между французским сексом и русским?
— У них — без нательного белья, а у нас — без постельного».
Эта народная мудрость появится значительно позже. А пока нательного — у женщин нет нигде. «Святая Русь» тоже… французит. «Мелочь, а приятно» — ещё одно народное замечание. Мне и «мелочи» хватит.
— Всем встать на колени. Быстро. Ну. Всем, я сказал. Ноготок, вот этого говорильщика — на подвес.
Некоторая, уже привычная суетня, снова слова-паразиты, оглядывания насчёт побега, оглядывания насчёт непонимания. Естественный взбрык «поливальщика» в руках моего палача. Дурак ещё не понял: моё — всегда моё, и наказание за причинение вреда моей собственности — смерть.
— Да не… да чего ж… да я ж… она ж сама… меня-то за что?
— Я знаю, что «она сама». Тут ты сказал правду. А вот в другом месте — солгал. Охабень этот на голову ей — ты намотал. Ей самой это делать незачем, а другой бы — либо использовал свою собственную одежду, либо задрал на девке всё вместе с её рубахой. Только рубаха её там, в сторонке осталась, только для тебя она могла сначала полностью раздеться. Вот такой, голенькой, ты её сотоварищам своим и отдал. «Пошла одетая» — ложь. Ты солгал мне. И будешь за ложь наказан. Не сильно — пять ударов кнутом.
Народ, начавший, было, грозно выражать своё общенародное возмущение «боярским произволом» и «судом неправедным», несколько успокоился. С колен прыгать к собственным топорам в десятке шагов, под лучником наверху и мечниками вокруг… Из-за всего-то пяти плетей да по чужой спине… Да ну его…
Как интересно складывается моё расследование. Ни «преступление против личности», ни «преступление против собственности», ни «преступление против нравственности» — не доказываются. Но ловиться мелочь: «преступление против информированности» — «дача ложных показаний». Статья 307 УК РФ, часть 1:
«Заведомо ложные показание свидетеля… наказываются штрафом…, либо арестом на срок до трех месяцев».
«Три месяца» — совсем не «восемь лет строгого». Мелочь мелкая. Только чтобы сделать из живого преступника мёртвого — ни месяцев, ни лет не надобно.
Я не могу наказать главного преступника. Ибо он не совершил преступление, но лишь способствовал ему. Я не могу наказать совершивших преступление. Ибо не могу отличить более виноватых от менее виноватых. Я не могу не наказывать или отложить наказание на потом. Ибо последуют новые преступления разной степени тяжести. Поэтому я наказываю формально невиновного в тяжком преступлении за преступление малое. Но в мере, большей, чем закон предлагает за тяжкое. Вот как-то так. Не по закону, не по обычаю, «не по правде». В чистом виде произвол, самодурщина и беззаконие. Мои личные. «Зверя Лютого». Зря ты, парень, не ушёл с бурлаками.
Ноготок подтягивал «поливальщика» к «столбам с перекладиной».
Когда-то я сорвался с этой перекладины. В тот день, когда мы в первый раз пришли на этот двор. Мешочек с золотыми украшениями смоленской княжны вывалился у меня из-за пазухи и рассыпался прямо под ноги Кудряшковой бабы. Она была тогда хорошенькой, кругленькой, молоденькой. Очень счастливой. От своего ненаглядного мужа, от шевеления желанного ребёнка под сердцем. Тогда она радостно побежала с этой новостью к хозяйке. Совсем немного времени прошло. Вон она, у поварни стоит. Нет уже ни хозяйки, ни хозяина. Ни жданного дитяти. Искалеченный муж её бегает на коленках на заимке под рукой «богини смерти». А сама, прежде счастливая, непрерывно щебетавшая девчушка, стала осунувшейся, почерневшей, непрерывно испуганной женщиной. И её главное нынешнее желание — чтоб её никто не замечал.