– Очередников никто не отменял. Это задание, так сказать, несколько сверх плана. Я думаю, что не все так просто и крупу перебрать до момента своей встречи они как раз успеют. Кроме того, нравятся мне эти ребята, да к тому же женщина хорошая за них просила. Очень.
– Если хорошая, тогда понятно. Значит, блатные. Я тоже пойду?
– Идите, милочка. Вам несказанно идет вот это вот трикотажное. Надевайте почаще.
– Спасибо. – Францевна поднялась со скамейки и заколыхалась к выходу.
– Мужчина! Извините, я не местная, вы не подскажете, где здесь набережная реки Карповки? – донесся до оставшихся на скамейке игривый голос Францевны.
Фея усмехнулась.
– Ну как живешь? – поинтересовалась она у Барабашки.
Тот болтал одной ногой и смотрел по сторонам своими невероятно печальными глазами.
– Да ничего. В семнадцатой новые жильцы, ремонт делают, пришлось в восьмую перебраться. Там тоже камин есть.
– А как там мои? Ты их не обижаешь? – Фея почесала Барабашку за ухом. Тот мыркнул и прижался к ее толстому боку.
– Нет, что вы. Бабушка у них уж больно хорошая. Всегда мне денежку дает.
– Ты ей глянулся, что ли? – В голосе феи просквозил испуг.
– Так вышло. Она пришла, а я котом. Она и говорит, мол, выходи, покажись, знаю, что не кот!
– А ты?
– Показался.
– Не испугалась?
– Нет. По голове гладила и плакала. Жалеет меня.
– Видать заберут ее скоро. – Фея тяжело вздохнула. – Ну, да хорошему человеку дело подходящее там всегда найдут.
Фея потыкала пальцем в небо, и Барабашка закивал.
– Может, к нам? – поинтересовался он с надеждой в голосе.
– Они решат. Хочешь денежку?
– А то. – Личико Барабашки расплылось в счастливой улыбке.
Гражданка Симагина достала из кармана жетон метрополитена и протянула его Барабашке. Тот схватил жетон, засунул его в рот и проглотил:
– Вкуснятина. Вот у Полины булавки гораздо хуже.
– Хулиганничаешь?
– Не, только булавки.
– Правда?
– Ну, еще шутю иногда.
– Надо говорить шучу. И как шутишь?
– Газеты беру у папы, мне ж надо почитать чего-нибудь. У бабушки не беру. Только у папы.
Фея улыбнулась и погладила Барабашку по голове. Тот опять муркнул.
– И все?
Барабашка вздохнул и сделал честные глаза.
– Ну? – Гражданка Симагина явно не собиралась от него отставать.
– Не люблю я Скворцова этого.
– Почему?
– Врет он все. Даже когда поет. Песню вроде бы поет хорошую, душевную, а без души. Зря Полинка надеется, что его в телевизор возьмут. Без души не возьмут.
– Согласна, ну а ты чего Скворцову этому делаешь?
– Проездной прячу и пропуск на работу. – Барабашка шкодливо захихикал.
– А он чего?
– Орет как ненормальный и бесится.
– Так он же небось на Полину орет?
– Вот и хорошо.
– Чего ж хорошего?
– А она его быстрее разлюбит, если он на нее орать все время будет.
Гражданка Симагина засмеялась и взлохматила непослушные вихры Барабашки.
– Не может она его разлюбить.
– Почему? – удивился Барабашка, аж губу нижнюю выпятил.
– Потому что она его не любит.
– Как это?
– Просто. Так бывает. Думает, что любит, а на самом деле не любит.
– А Чемпиона?
– Его любит, только об этом еще не знает.
– О. – Барабашка шмыгнул носом. – Больше денежки нет?
– Нет.
– Ну, я пойду?
– Иди. Береги бабушку.
– Угу. – Барабашка спрыгнул со скамейки и помчался к выходу из сквера. Ни дать ни взять шестилетка.
Гражданка Симагина еще минуту посидела в задумчивости, а потом тяжело поднялась и направилась вслед за Барабашкой.
Полина
В научно-исследовательском институте, куда ее устроил папа через своего чрезвычайно благодарного пациента, Полине понравилось. Там в советское время проектировали подводные лодки, а с началом перестройки приспособились к проектированию нефтяных платформ для добычи нефти на шельфе. В отличие от других научно-исследовательских и проектных институтов этот институт не бедствовал, а очень даже процветал. И платили там вполне прилично. Полина понимала, что ей повезло. Ведь, когда она заканчивала институт, там уже полностью отменили распределение, и устроиться на работу, особенно с ее технической специальностью, стало практически невозможно. Инженеры стране не требовались. Стране нужны были бухгалтеры, экономисты и юристы. Многие однокурсники Полины пошли переучиваться, некоторые челночили в Польшу и стояли на рынках, а кое-кто даже открыл свои продуктовые ларьки. Самые везунчики каким-то чудом устраивались в банки, а особо одаренные уезжали на работу в Америку. Один даже в Швейцарии пристроился. За особо выдающиеся мозги взяли.