— Хороший удар, — сказал Риччи.
— Не то слово, — поддержал его Бен.
— Это надо было видеть! — добавил Риччи. — Да ты просто всех порвал!
Джейк кивал и улыбался, отвечая на их вопросы. Я сосредоточился на обсуждении игры, стараясь не слишком показывать свои чувства. Я боялся смутить сына, придавая всему слишком большое значение, и поэтому выжидал, продолжая прислушиваться.
— Тот парень на третьей базе хотел поставить тебе подножку, — произнес кто-то.
— Нет, — ответил Джейк, — вряд ли.
Мне показалось, что в этот момент Картер что-то сказал у меня за спиной, но когда я повернулся, он засунул в рот еще одну горсть песка.
Долю секунды я раздумывал, не оставить ли мяч на память об игре, но потом решил, что это уже чересчур. Я снова посмотрел в сторону сына, ожидая увидеть его в окружении товарищей, но Джейк уже сидел на скамейке, укладывая в сумку свою амуницию.
После игры мы с Джейком сели в машину и поехали домой. Когда сын устроился на сиденье, я, взглянув на него в зеркало заднего вида, заметил:
— Хороший удар.
— Спасибо.
— Ты сделал это, дружище. На сегодняшнем матче нам впервые удалось добраться до «дома». Я очень горжусь тобой.
— Бен тоже добрался на прошлой неделе.
— Нет, он остановился на третьей базе, разве ты не помнишь?
Джейк повернулся к окну, но я видел в зеркале, что он улыбается.
— Вся наша команда была очень рада за тебя.
Он кивнул.
— А почему ты потом отсел от ребят? — спросил я и тут же пожалел об этом.
Но Джейка, похоже, не удивил мой вопрос.
— Я не люблю толпу.
Я засмеялся: забавно было слышать такое заявление из уст семилетнего ребенка.
— Картер — придурок, — добавил Джейк через некоторое время.
— Почему ты так думаешь?
— Он ест песок. И к тому же ударил Бена.
Странно как-то, зачем Картеру было нападать на Бена, лучшего игрока команды? Если бы во времена моего детства парень, вроде Картера, осмелился даже косо посмотреть на такого, как Бен, он бы ел грязь в буквальном смысле этого слова (хотя, судя по всему, Картер бы и не возражал).
Я чувствовал, что наступил подходящий момент для воспитательной беседы. Сделав глубокий вдох, я тщательно обдумал слова, которые собирался произнести.
— Я понимаю, почему ты так говоришь, Джейк, но при этом очень важно, чтобы ты был добр ко всем. Это не значит, что ты должен подружиться с Картером. Я никогда не заставлял тебя с кем-либо дружить. Но все-таки необходимо быть к нему добрее. Видишь ли, ему наверняка сложно быть членом нашей команды. Ему не удается как следует подавать мяч, да и принимает подачи он тоже неважно…
Я сразу понял, что напрасно все это говорю. Иногда я беседовал с Джейком так, как будто он был намного старше своих лет. Когда я обернулся назад, мне показалось, что сын никак не отреагировал на мои слова.
— Все, что я хотел сказать: просто будь к нему добрее, — повторил я.
— Картер не должен был бить Бена, — возразил Джейк.
— Это правда, — кивнул я задумчиво. — Но все равно. Нужно быть к нему добрее.
На самом деле, в переводе на нормальный язык, это означало: если вдруг Картер окончательно съедет с катушек, мне бы очень не хотелось, чтобы ты оказался в списке его врагов. Но, по понятным причинам, я Джейку этого не сказал.
Приблизительно через неделю после того матча я стоял на автобусной остановке в компании примерно дюжины пап и мам. Мы лениво болтали, разбившись на группы, а одним глазом я наблюдал за Лэйни. Она бегала по двору Тайрин, играя в пятнашки с ее дочками: Бекки (старшей) и Джуэл (младшей). Девочки, все три дошкольного возраста, то и дело радостно взвизгивали.
— Привет, Саймон.
Я обернулся и увидел маму Тайрин, которая пристроилась рядышком.
— Привет.
— Как дела у Рейчел? Я прочитала в «Фейсбуке», что она сейчас в Лондоне.
Недавно в обязанности моей жены добавилось международное право, и теперь ей довольно часто приходилось летать в командировки.
— Полагаю, так оно и есть, — ответил я.
— Полагаешь? — улыбнулась моя собеседница.
Если судить беспристрастно, Тайрин Беннет была настоящей красавицей. Ее роскошным волосам позавидовала бы любая фотомодель. Натуральная блондинка, обладательница огромных голубых глаз, пухлого рта и просто сногсшибательной (как сказал бы один мой университетский приятель) фигуры. Она одевалась, как обитательница Сохо: носила высокие кожаные ботинки и какие-то многослойные лоскутья, которые, тем не менее, выгодно подчеркивали ее достоинства. Я не мог понять, как получилось, что эта удивительная женщина мирилась с банальной жизнью, в которую угораздило вляпаться и мне самому.