Чем ближе я подхожу к разрушенной церкви, тем медленнее становится мой шаг. Ужас и надежда становятся двумя полюсами магнита, отталкивающимися друг от друга. Я хочу найти здесь Джейка, но, если надежда не оправдается, еще один призрачный лучик погаснет в бездне ужаса и отчаяния. Я еще не готов признать существование этой бездны.
Тропинка сужается. Продираясь сквозь колючие кусты и ветки, я через некоторое время выхожу на открытое пространство и останавливаюсь у разрушенной церкви. Призраки прошлого ощущаются тут повсюду: в покрытых мхом руинах и ушедших в землю валунах, разбросанных вдоль холма, как старые кости.
— Джейк, — зову я.
Мне отвечает крик краснохвостого ястреба, заверещавшего вдалеке. Я поднимаю голову, присматриваясь в попытке увидеть его. Не могу объяснить, зачем мне это нужно.
— Джейк, отзовись, — шепчу я.
Я обыскиваю руины. Я тревожу забытые могилы, надеясь… на что? На то, что Джейк, улыбаясь, прячется за одним из кустов и только и ждет, чтобы выскочить с торжествующим криком и напугать своего «старика»? Думает, что я схвачусь за сердце, а потом буду громко хохотать вместе с ним? Я понимаю, что сына здесь нет, но фанатично продолжаю поиски.
Одна церковная стена еще стоит, поднимаясь к тому месту, где когда-то была крыша. Я кладу руку на холодный камень и поворачиваюсь посмотреть на то, что когда-то было внутренним пространством церкви. И тут мое сердце на мгновение замирает.
В воздухе болтается кукла, подвешенная на плетеном зеленом шнуре, который образовывает на ее шее идеальную петлю. Я смотрю на облезлое лицо куклы: один глаз вывалился, а второй прикрыт ресницами; поблекшая от дождя красная краска покрывает бесформенный рот; когда-то светлые волосы свалялись и торчат грязными клочьями. Я падаю на колени, и рыдания клокочут в моей груди. Слезы льются из глаз тяжелыми ручьями. Я не могу дышать, не могу думать. Я всхлипываю, задыхаюсь и кашляю, не в силах остановиться. Впервые за все время я начинаю сомневаться в своем сыне.
Темнеет, и это заставляет меня вынырнуть из мрака, в который погружена моя собственная душа. Солнце садится за похожие на скелеты стволы деревьев. Колени пронзает ледяная боль: не то от застарелых травм, не то от долгого стояния на влажной земле, холод которой проникал до самых костей. Я плохо соображаю и лишь понимаю, что, видимо, пробыл на развалинах старой церкви очень долго. Все впустую, Джейка здесь нет. Надо сделать над собой усилие и встать. Отец я, в конце концов, или нет? Я беру себя в руки и подхожу поближе к кукле. Я не могу заставить себя притронуться к ней. Что она могла означать? Мой смертный приговор, вот что… Я чувствую себя изменником, предателем, я раздавлен и сбит с толку.
Я прыгаю на ватных ногах, чтобы немного разогреться. Кровь постепенно возвращается в затекшие конечности. Кукла, с этим ее диким взглядом, в драных заплесневелых лохмотьях, больше смахивающих на облезшую кожу, висит передо мной. Ладно, хорошо, что именно я на нее натолкнулся; больше никто не должен увидеть эту мерзость! Неуклюже потянувшись, я пытаюсь сорвать куклу с ржавой перекладины, на которой она висит. Я хватаю плетеный шнур и вижу, что он завязан сложным узлом. Тяну, но он не поддается.
У меня есть маленький перочинный ножик, прикрепленный к брелку от ключей. Рейчел, которая много путешествует, всегда говорит, что в аэропорту меня мигом завернет служба безопасности.
Но, поскольку я никогда не летаю самолетами, брелок остается при мне уже многие годы. Теперь и ножик наконец-то пригодился. Я открываю его, блестит маленькое острое лезвие. Подойдя поближе, я обрезаю шнур, и кукла падает на гниющие листья. Подняв ее с земли, я спешу к машине.
— Это наверняка проделки Дуга, — вдруг произношу я и смеюсь от облегчения. Мне так хочется, чтобы это было правдой… — Джейк никогда бы в жизни ничего подобного не сделал!
Когда я говорю эти слова, то чувствую, что верю в них. Я оглядываюсь, как будто боюсь, что меня кто-нибудь услышит, и засовываю куклу в карман.
Добравшись до машины, я вдруг понимаю, что нарушаю закон или, как сказала бы Рейчел, препятствую правосудию. Ведь за сегодняшний день я уже второй раз скрываю серьезные улики. Тогда я задумываюсь: может, не стоит уносить куклу отсюда, с места, так сказать, преступления, свершенного над ней?
Вторая потенциальная улика — записка. Я снова достаю ее и перечитываю. Может ли быть, что Джейк имеет в виду эту куклу? Если так…
— Место преступления… — произношу я, содрогнувшись.