Лали позволила пролиться двум слезинкам, шмыгнула носом и подняла мокрые глаза на безопасника.
— Если бы вы знали, как я рада этому разговору! — проникновенно, хоть и слегка гнусаво от слез проговорила девушка. — Мне хочется вас поблагодарить от всего сердца! Я долго мучилась, не зная, что с этим делать, и стыдясь об этом говорить!
Гувернантка изящным движением дрожащего пальца вынула из-под рукава маленький платочек и утерла глаза и нос, улыбнулась дрожащими губами. Получилось очень жалко. Точнее, она очень надеялась, что жалко. Трогательно её тоже вполне бы устроило.
— Он пригрозил мне, что обвинит меня в краже, если я не соглашусь. Но я ничего не крала! Мне и не нужно ничего! — прозрачные глаза лани смотрели на сурового мужчину и взывали к его доброй и мягкой душе. — Мне удавалось отговориться от его настойчивых предложений… Я так надеялась, что он отвлечется от меня, забудет или ещё что-то случится… Да мне и не нужно то, что он говорил!
— А что он говорил?
Ещё одно шмыганье носом, затравленный взгляд и:
— Он обещал рассказать… — громкое сглатывание нервного комка в горле, — о самых выгодных женихах дворца.
— Что же он хотел в обмен? — вкрадчивый голос безопасника острыми шипами прошелся по спине.
Лали закрыла лицо платочком и подавила рыдание. Проговорила в нос и не очень разборчиво:
— Он… он не говорил… напрямую… Только намекал… на… — тут она сорвалась все же в рыдание, и сквозь всхлипы с трудом можно было разобрать: — самое! стыдное!
Платочек был небольшой, но очень удачно прикрывал нос и частично — щеки. Можно было подумать, и служащий именно так и подумал, что девушка от стыда и смущения пытается спрятать лицо, но Лали просто не была уверена, что справилась с ролью достаточно хорошо, а такая маленькая уловка помогла скрыть недостатки её игры.
— Вы должны были придти и пожаловаться, если вам угрожали! — стал мягко журить её безопасник.
Девушка ещё немного пошмыгала носом за своим платочком, потом подняла на него свои красные припухшие глаза.
— Как? — спросила дрожащим голосом. — Как о таком рассказать? Стыд-то какой! И кому? Я никого здесь не знаю!
И опять заплакала. Служащий безопасности не то, чтобы поверил молоденькой гувернантке, слишком много подобных сцен разыгрывалось перед ним. Но позволил себе расслабиться уже от того, что девица не стала доказывать, что ничего подобного не было.
— Графиня, — обратился он к девушке, пытаясь подобрать деликатные выражения, — Её Величие Ильдария для того и берет в замок на службу благородных девиц, чтобы они здесь находили себе мужей. В этом нет ничего зазорного… Нужно просто иногда выходить в гостиную для служащих. Там проводятся чаепития в воскресные вечера, и там вы можете познакомиться и поговорить с теми, кто дольше вас служит во дворце, с молодыми людьми, кто хотел бы найти себе пару.
Лали подняла на него полные надежды глаза:
— Правда? — спросила тонким, почти детским голоском. И улыбнулась несмело. Мужчина сказал почти мягко:
— Ступайте и больше не совершайте подобных поступков.
— Вы правда не выгоните меня? — надежда, радость, смущение промелькнули и тут же сменились страхом: — А как мне быть этим нехорошим молодым человеком?
Служащий недовольно поджал губы и сказал:
— С ним разберутся. Ступайте!
Лали встала и нерешительно пошла к двери, почти на пороге обернулась. В глазах застыло неверие и вопрос — правда отпускаете? Седой мужчина в годах нахмурился и махнул кистью, прогоняя посетительницу.
Из этого случая Лали тоже извлекла несколько уроков. Во-первых, во дворце всем всё известно. Ну или всё известно кому надо. Во-вторых, её шанс на светлое будущее — держаться правил, установленных благодетелями, то есть королевой. В-третьих, нужно постоянно быть готовой к неприятностям и никогда не расслабляться.
И поэтому свой охотничий азарт она направила на гостиную для служащих, что без сомнения было в рамках правил, установленных во дворце. И хоть публика здесь была не самая интересная — перезрелые девицы и престарелые матроны — приняли её хорошо.
Скромная робкая, но улыбчивая и светлая юная девочка в королевской фрейлине, даме лет семидесяти, пробудила самые трепетные материнские чувства, если в этой даме вообще было можно что-то пробудить. Уж слишком она привыкла к почтению и уважению, в котором сквозило раболепие, за те годы, что она служила во дворце, пережив королеву и множество жён и любовниц почившего короля. И, возможно, именно поэтому прониклась покровительственным настроение по отношению к юной скромнице, чья редкая улыбка будто озаряла гостиную.