— Я не исключаю, что он может что-то и скрывать от нас, — заметил переводчик.
— Что именно?
— Господин майор, я имею в виду тайную организацию. Разговор об этом с генералом должен был произойти неизбежно. Он логически вытекал из всей подготовки и ваших указаний.
Ничего не добившись от Деверева кроме клятвенных заверений, что он все сделал так, как ему предписывалось и что он готов снова пойти к Власову, фон Мейснер вынужден был отпустить его.
Как только Деверев явился в школу, его тут же вызвали к Клейсту и потребовали объяснений по поводу встречи с фон Мейснером. Агент сказал, что майор запретил ему рассказывать кому бы то ни было о характере заданий, которые он выполняет. Этим он хотел убить сразу двух зайцев — показать Клейсту важность своей персоны и в то же время заявить о себе, заранее зная, что в период пребывания в школе ему придется выполнять задания гауптмана.
Агент только для вида некоторое время помолчал под нетерпеливым взглядом старого Клейста. Потом все рассказал и даже кое-что, как всегда, приукрасил в своих интересах.
На следующий день Клейст направил Деверева в сопровождении унтер-офицера в Берлин.
— Все, о чем сообщил мне, расскажешь в Берлине, — предупредил он агента.
— Яволь, герр гауптман, — сразу же ответил Деверев, почувствовав, что его акции растут.
В Берлине на Маргаритенштрассе его встретили два офицера и доставили в отдел пропаганды «Восточного министерства». Там ему сразу же предложили рассказать о встречах с Гончаровым и Власовым. Агент не скупился на слова. Его красочное сообщение и заверения в преданности Великой Германии произвели впечатление.
Осмелев, он поведал о своем происхождении, преданности фюреру и снова закончил неудачным вызовом его к Клейсту перед строем, что может осложнить выполнение им заданий в школе.
— Danach der Mann geraten, wird ihm die Wurst gebraten[2], — заметил один из офицеров, имея в виду Клейста. Офицеры рассмеялись, ничего не понявший Деверев тоже на всякий случай широко расплылся в улыбке.
Агента оставили на несколько дней в Берлине. На последней встрече он понял, что фон Мейснер поспешил арестовать Гончарова, который якобы все отрицал на допросах о «синих билетах», а при этапировании его в Германию пытался бежать. Все это означало, что с Гончаровым покончено. Фон Мейснер не хотел, чтобы начальство дозналось о том, что его служба просмотрела «тайную организацию» среди власовцев. Ликвидировав Гончарова, можно было все свалить на агента.
В последнем сообщении «Иван» кратко изложил эту историю, а также проинформировал: Деверев окончил курсы пропагандистов, ему присвоили офицерское звание и наградили медалью.
На этом обрывалась информация «Ивана» о Девереве.
Перечитав все материалы, я, к сожалению, почти ничего не нашел в них о самом «Иване» и поделился об этом с Георгием Семеновичем.
«Кто он? — спрашивал я сам себя. — Какова его судьба?»
Пока он был в стане врагов, его жизнь постоянно висела на волоске. Свои сообщения он передавал связнику, а тот — партизанам. Партизанская рация сообщала их на Большую землю. Вот и все, что можно было понять между строк.
33
Утром, когда я пришел на работу, Георгий Семенович уже сидел за своим столом и читал пахнущую свежей типографской краской областную газету.
В морозный декабрьский день в кабинете было темновато, но я заметил, что майор одет по-праздничному — в новом кителе, с орденскими планками и белоснежным подворотничком. От него исходил едва уловимый мягкий запах одеколона: видимо, успел побывать в парикмахерской.
— Алексей Иванович, вот тебе на сегодняшнее торжественное собрание, — протянул он приглашение. — Состоится в театре.
Я поблагодарил майора, не сказав, однако, что не смогу им воспользоваться, так как заступаю на сутки на дежурство по управлению.
— Сохрани, — добавил Георгий Семенович, продолжая читать газету. — Такое событие никогда не повторится и войдет в историю.
Оставалось несколько минут до смены, и надо было докладывать генералу о приеме дежурства. Торопясь, я положил билет в папку с материалами на «Кнехта», которые намеревался взять с собою, чтобы поразмыслить над ними в свободную минуту. Генерал задержался. Я встретил его в вестибюле на первом этаже. Доложил. Поднимаясь на второй этаж, он отдал мне свою палку, а сам, придерживаясь за перила, стал медленно подниматься по ступенькам. Я шел за ним. До этого мне еще не приходилось видеть его с палкой. В приемной генерал взял ее у меня и сказал, чтобы я к нему зашел попозже и доложил по Кнехту.